Как мы сократили насилие среди молодёжи в Бостоне на 79%

Основатель «Boston Miracle» преподобный Джеффри Браун когда-то был растерянным молодым пастором, наблюдавшим, как бостонские окрестности распадаются вокруг него, как насилие наркодилеров и банд забирает детей на улицах. Первый путь к восстановлению: послушать этих детей; не просто поучать их, а помочь им снизить уровень насилия в их собственных окрестностях. Мощное выступление об умении слушать, чтобы что-то изменить.

Я усвоил некоторые самые
важные жизненные уроки,

полученные у наркодилеров,

и гангстеров,

и проституток,

а одна из самых глубоких
теологических бесед

у меня была не в священных залах церкви,

а на углу улицы

в пятницу, в час ночи.

Это немного необычно,
учитывая, что я баптистский священник,

воспитанник семинарии
и пастор в церкви более 20 лет,

но это так.

Это произошло, когда я участвовал

в программе общественной безопасности
по снижению уровня преступности,

которая помогла сократить число
тяжких преступлений на 79%

в одном крупном городе
за период примерно в 8 лет.

Но я не хотел быть

частью чьей-то программы
по сокращению преступности.

Мне было 25, я только начал
служить в церкви.

Если бы вы спросили,
какие у меня были амбиции,

я бы ответил, что хотел
быть пастором мегацеркви.

Я хотел церковь
с 15 000—20 000 прихожан.

Я хотел читать проповеди
на телевидении.

Я хотел иметь свою линию одежды.

(Смех)

Хотел быть провайдером
междугородной телефонной связи.

Всё на свете я хотел.

(Смех)

Примерно спустя год моего пасторства

число прихожан увеличилось на 20 человек.

До планов с мегацерковью
ещё было идти и идти.

Но серьёзно, если бы вы спросили:
«Какие у тебя амбиции?» —

я бы ответил:
«Просто быть хорошим пастором,

иметь возможность быть с людьми
во всех жизненных перипетиях,

проповедовать то, что наполняет значением
каждый день моих прихожан,

и, в афро-американской традиции,

иметь возможность представлять
общество, которому я служу».

Но кое-что ещё просиходило в моём городе

и его пригородах

и в большинстве
городских агломераций США:

стал стремительно расти
уровень убийств.

Молодые люди убивали друг друга

по причинам,
которые я считал пустяковыми,

например, кого-то толкнули
в школьном коридоре,

а затем после школы
человека застрелили.

Кто-то надел футболку неправильного цвета

не в то время и не в том месте.

Необходимо было что-то предпринять.

Дошло до того,
что это стало менять характер города.

Приходишь в какой-нибудь жилой квартал,

например, как тот, что был
ниже по улице от моей церкви,

заходишь туда,
а он выглядит словно город-призрак,

потому что родители не позволяют
своим детям играть на улице

даже летом
из-за риска физического насилия.

Каждую ночь в окрестностях были слышны,

как казалось с непривычки, фейверки,

но это была стрельба.

И это слышишь почти каждую ночь,
когда готовишь ужин,

рассказываешь ребёнку сказку на ночь
или просто смотришь телевизор.

В любой неотложке любой больницы

видишь лежащих на каталках

молодых тёмнокожих и латиноамериканских
мужчин, умирающих от пулевых ранений.

Я организовывал похороны,

но не почтенных матриархов и патриархов,
проживших долгую жизнь

и о которых есть что рассказать.

Я организовывал похороны для 18-летних,

17-летних

и 16-летних,

и я стоял в церкви или в похоронном бюро,

изо всех сил пытаясь сказать хоть слово,

что окажет какое-нибудь
значимое воздействие.

В то время как мои коллеги строили
кафедральные соборы, прекрасные и высокие,

покупали недвижимость за городом

и перевозили туда же свои общины,

чтобы те могли создавать
или воссоздавать свой град Божий,

социальные структуры в гетто

прогибались под весом насилия.

Поэтому я остался, ведь кто-то
должен был с этим что-то сделать.

Я взглянул на то, что имел,
и с тем и начал.

Я стал проповедовать
осуждение насилия в сообществе.

Я обратил внимание
на программы в моей церкви

и начал создавать программы
для молодёжи из группы риска —

тех, кто был близок к насилию.

Я даже попытался быть новатором
в своих проповедях.

Вы все слышали о рэпе, не так ли?

Рэп?

Однажды я даже пытался
читать проповедь в стиле рэп.

Не сработало, но я хотя бы попробовал.

Никогда не забуду парня, который
подошёл ко мне после этой проповеди.

Он подождал, когда все уйдут,
и сказал:

«Святой отец, рэперская прововедь?»
Я ответил: «Ага, как тебе?»

Он сказал: «Больше так не делайте,
ваше преподобие».

(Смех)

Но я проповедовал и создал эти программы,

и думал, может, если мои коллеги
сделали бы то же самое,

то были бы изменения.

Но насилие просто
вышло из-под контроля,

и люди, не принимавшие участие
в насилии, оказывались застрелены и убиты:

кто-то на пути в ларёк,
чтобы купить пачку сигарет,

или кто-то, сидевший
на остановке и ждавший автобус,

или дети, играющие в парке,

не обращающие внимания
на насилие на другой стороне парка,

но оно пришло и настигло их.

Всё вышло из-под контроля,

я не знал что делать,

и тогда произошло нечто,
что всё для меня изменило.

Это был мальчик по имени Джесси Макки,

шедший домой со своим
другом Ригоберто Кэррионом

в жилой район вниз
по улице от моей церкви.

Они столкнулись с группой
молодых парней из банды в Дорчестере

и были убиты.

Но Джесси убежал оттуда,
смертельно раненный,

он побежал по направлению к моей церкви

и умер в 100–130 метрах от неё.

Если бы он добрался до церкви,
это бы ничего не изменило,

потому что свет был выключен,
внутри никого не было.

И я принял это как знак.

Когда поймали некоторых из тех,
кто сотворил то деяние,

к моему удивлению,
они были примерно моего возраста,

но пропасть между нами была огромна.

Мы словно были из двух разных миров.

Обдумав всё это

и посмотрев на то, что происходило,

я внезапно понял,
что внутри меня возник парадокс.

Он заключался вот в чём:
во всех моих проповедях,

порицающих насилие,

я также говорил о построении сообщества,

но внезапно я осознал,

что существовал
определённый сегмент населения,

который я не включал
в своё определение общества.

И вот в чём парадокс:

если я действительно хотел сообщество,
о котором проповедовал,

мне нужно было обратиться к тем

и охватить ту группу,
которую я убрал из своего определения.

Это не значило создавать программы

для привлечения тех, кто был
на грани совершения преступления,

это означало обратиться к тем
и принять тех, кто совершал акты насилия, —

гангстеров и наркодилеров.

Как только я пришёл к осознанию этого,
тут же возник вопрос.

Почему я?

Разве это не дело
правоохранительных органов?

Ведь для этого
и существует полиция, верно?

Как только возник вопрос «Почему я?»,
быстро пришёл и ответ.

Почему я? Потому что я единственный,
кто не спит ночей, думая об этом.

Я единственный гляжу вокруг, твердя,
что кто-то должен с этим что-то сделать,

и я начинаю понимать, что этот кто-то — я.

Не с этого ли начинаются движения
активистов?

Они не начинаются с огромного
съезда людей, которые собираются вместе

и сходятся во мнении по какому-то вопросу.

Они начинаются с пары человек
или, может, только с одного.

В этом случае оно начиналось с меня.

Я решил понять культуру жестокости,

в которой жили эти парни,
совершавшие преступления,

и я стал волонтёром в средней школе.

Где-то через две недели
волонтёрства в школе

я понял, что молодёжь,
которую я пытался постичь,

в школу не ходит.

Я начал ходить по району,

и не нужно было быть учёным, чтобы понять,

что в течение дня они не высовывались.

Поэтому я начал ходить
по улицам ночью, поздно ночью,

заходя в парки, где они были,

строя отношения, которые были необходимы.

В Бостоне случилась трагедия,
собравшая вместе ряд священников.

Несколько из нас осознали,

что придётся выйти из четырёх стен
нашего святилища

и встретить молодёжь там,
где они находились,

а не пытаться понять,
как заставить их прийти в церковь.

Мы решили ходить по району вместе.

Мы собирались все вместе

в одном из самых опасных округов города

в ночь пятницы и в ночь субботы

в 10 часов вечера,

и мы были на улице
до 2-х или 3-х часов утра.

Мне верится, мы были аномалией,
когда только начали это делать.

Мы не были наркодилерами.

Мы не были клиентами наркодилеров.

Мы не были полицией.
У некоторых из нас были воротнички.

Это, возможно, было странно.

Но через какое-то время
они начали с нами разговаривать,

и мы поняли,

что пока мы ходили по улице,
они следили за нами,

они хотели убедиться в паре вещей:

во-первых, что мы собирались
быть последовательными в своём поведении,

что мы так и будем возвращаться;

а во-вторых, они хотели убедиться,

что мы не пытались их использовать.

Ведь бывают же такие парни,
которые говорят:

«Мы собираемся вернуть наши улицы», —

но у них как будто всегда была
с собой телевизионная камера

или репортёр,

и они улучшают свою репутацию

в ущерб тем, кто на улицах.

Когда они увидели,
что ничего такого у нас нет,

они решили поговорить с нами.

Затем мы сделали нечто
удивительное для проповедников.

Мы решили послушать, а не проповедовать.

Давайте, поаплодируйте.

(Смех)
(Аплодисменты)

Ладно, хватит, вы сейчас
тратите моё время. (Смех)

Но это было удивительно.

Мы им сказали: «Мы не знаем свои
собственные общины после 9 вечера,

между 9 вечера и 5 утра,

но вы-то знаете.

Вы эксперты в этой сфере,
знатоки этого периода времени.

Поговорите с нами. Научите нас.

Помогите нам увидеть то, что мы не видим.

Помогите нам понять то,
чего мы не понимаем».

И все они были счастливы это сделать.

Так мы получили представление о том,
какова была жизнь на улицах, —

абсолютно не такая,
как показывают в новостях в 11 часов,

разительно отличается от показываемого
популярными СМИ и даже социальными сетями.

По мере нашего разговора с ними,

ряд мифов о них рассеялся.

Одним из крупнейших мифов было то,
что эти дети холодны, бессердечны

и необычайно храбры в своей жестокости.

То, что мы узнали, было
полной противоположностью.

Большинство парней на улицах

просто пытаются там выжить.

Мы также обнаружили,

что некоторые из наиболее
интеллектуальных и креативных,

великолепных и мудрых людей,

каких мы когда-либо встречали,

были на улицах, пытаясь выжить.

Кто-то из них называет это выживанием,
но я называю их преодолевателями,

потому что когда ты
в таких же условиях, как и они,

иметь возможность жить каждый день —
это результат преодоления.

В итоге мы спросили у них:

«Как вы видите церковь,

как вы видите помощь
этого учреждения в данной ситуации?»

Мы разработали план
в диалоге с этой молодёжью.

Мы перестали смотреть на них
как на проблему, требующую решения,

и мы начали смотреть на них
как на партнёров, актив,

помощников в борьбе за сокращение
насилия в обществе.

Представьте себе процесс разработки плана:

за одним столом у вас священник,
за другим — героиновый дилер;

они обсуждают, как церковь
может помочь целой общине.

Задачей «Boston Miracle»
было сплочение людей.

У нас были и другие партнёры:

правоохранительные органы,

полицейские.

Не все из них,

так как всё ещё были и такие,
кто хотел просто посадить всех за решётку.

Но были и другие полицейские,

почитавшие партнёрство
с сообществом за честь,

видевшие свою собственную ответственность

в возможности работать как партнёры
с лидерами сообщества и лидерами веры,

для того чтобы сократить
уровень насилия в обществе.

То же самое с сотрудниками службы надзора,

судьями,

людьми на верхушке
правоохранительной цепи,

потому что они, как и мы, осознали,

что арестами проблему
никогда не разрешить,

что не будет конца искам,

и заполни хоть все тюрьмы,

проблема не уйдёт.

Я помог положить начало
организации 20 лет назад,

организации, основанной на вере,
чтобы справиться с этой проблемой.

Я ушёл оттуда примерно 4 года назад

и начал работать в разных городах
на всей территории США,

19 в общей сложности.

Я обнаружил, что в этих городах

всегда были лидеры местных общин,

согнувшие спины
и работающие не покладая рук,

позабывшие о собственных интересах

и знающие, что целое больше,
чем сумма его частей.

Они собрались вместе и нашли
способы работать с молодёжью с улиц.

Они знают, что решение —
не в увеличении числа полицейских,

а в поиске активных людей в сообществе,

чтобы создать сильный
общественный компонент

в вопросе сокращения насилия.

Сейчас в США существует движение

молодых людей, которыми я очень горжусь,
работающих над структурными проблемами,

которые надо изменить,
если мы хотим сделать общество лучше.

Но есть такая политическая уловка,
попытка подавить насилие

в среде чернокожих с помощью
жестокости и злоупотреблений полицейских.

Но это вымысел.

Всё взаимосвязано.

Когда думаешь о десятках
неудачных жилищных законов

и о плохих образовательных структурах,

когда думаешь о постоянной безработице

и неполной занятости в обществе,

когда думаешь о плохом здравоохранении,

а затем к этому добавляешь наркотики

и мешки, полные оружия,

неудивительно, что видишь
появление культуры насилия.

А ответ государства на всё это —
больше полицейских

и больше подавления горячих точек.

Всё взаимосвязано.

Одна из удивительных вещей,
которую мы способны осуществить, —

возможность показать
ценность партнёрства:

общества, правоохранительных органов,
частного сектора, города —

для того, чтобы уменьшить насилие.

Нужно ценить эту составляющую общества.

Я верю, что мы можем покончить
с эрой насилия в наших городах.

Я верю, что это возможно
и что люди делают это даже сейчас.

Но мне нужна ваша помощь.

Такое не может исходить от людей,

которые работают на износ.

Им нужна поддержка. Им нужна помощь.

Идите в свой город.

Найдите таких людей.

«Вам нужна помощь? Я помогу вам».

Найдите таких людей. Они здесь.

Соберите их вместе с правоохранительными
органами, частным сектором и городом

с целью сокращения насилия,

но убедитесь,
что этот компонент общества силён.

Ведь старая пословица Бурунди права:

«То, что делается для меня, но без меня, —
это действие надо мной».

Благослови вас Господь. Спасибо.

(Аплодисменты)