Что мы будем делать, когда антибиотики перестанут помогать?

Пенициллин изменил всё. Инфекции, ранее убивавшие, неожиданно стали вылечиваться за считанные дни. Однако в этом отрезвляющем выступлении Мэрин Маккена рассказывает, как мы бездумно растратили все преимущества, предоставленные нам этим и другими антибиотиками. Существование бактерий, устойчивых к лекарствам, означает, что мы вступаем в постантибиотиковый мир, и он малопривлекателен. Однако мы можем кое-что предпринять... но действовать нужно прямо сейчас.

Это мой двоюродный дедушка,

младший брат отца моего отца.

Его звали Джо Маккенна.

Он был молодым мужем,
полупрофессиональным баскетболистом

и пожарным в Нью-Йорке.

В семье говорят,
ему нравилось быть пожарным.

В 1938 году один свой выходной

он предпочёл провести в пожарном депо.

Чтобы быть полезным в этот день,
он начал полировать всю медь:

поручни на пожарной машине,
приборы на стенах;

и один из брандспойтов,

огромный, тяжёлый кусок металла,

опрокинулся с полки и ударил его.

Несколькими днями позднее
у него стало болеть плечо.

Ещё через два дня
у него началась лихорадка.

Температура повышалась и повышалась.

О нём заботилась жена,

но что бы она ни делала,
ничего не помогало.

Местный врач тоже ничем не смог помочь.

Они поймали такси
и отвезли его в больницу.

Там медсёстры немедленно распознали
инфекцию,

то, что в то время называлось
«заражением крови».

И хотя, возможно,
они этого и не сказали,

они сразу поняли,

что помочь ничем не смогут.

Они ничего не могли сделать потому,
что то, что мы используем сейчас

для лечения инфекций,
тогда ещё не существовало.

Первые опыты с пенициллином,
первым антибиотиком,

были проведены только три года спустя.

Люди, заразившиеся инфекцией,
либо выздоравливали, если им везло,

либо умирали.

Моему двоюродному дедушке не повезло.

Он провёл в больнице неделю,
мучимый лихорадкой,

обезвоженный и в бреду,

проваливаясь в кому по мере того,
как отказывали органы.

Его состояние становилось
настолько безнадёжным,

что люди из его пожарного депо
выстраивались в очередь на переливание крови,

надеясь разбавить инфекцию,
бушующую у него в крови.

Ничто не помогло. Он умер.

Ему было 30 лет.

На протяжении веков

большинство людей умирали
как умер мой двоюродный дедушка.

Большинство умирало
не от рака и заболеваний сердца —

болезней цивилизации,
поражающих западный мир сегодня.

Они не умирали от этих болезней,
потому что жили недостаточно долго,

чтобы недуги могли развиться.

Они умирали от ранений:

пронзённые рогами быка,

раненные на поле боя,

изувеченные на одной их новых фабрик
промышленной революции, —

и, в большинстве случаев, от инфекций,

которыми эти ранения заканчивались.

Всё это изменилось
с появлением антибиотиков.

Вдруг инфекции, бывшие раньше
смертным приговором,

стали вылечиваться за несколько дней.

Это казалось чудом.

С тех пор мы живём
в золотую эру лекарственных чудес.

Теперь мы приближаемся к её окончанию.

Мой двоюродный дедушка умер
в последние дни предантибиотиковой эпохи.

Сегодня мы стоим на пороге
постантибиотиковой эпохи,

в ранние дни времён,
когда простые инфекции,

вроде той, что погубила Джо,
будут снова убивать людей.

Фактически они уже убивают.

Люди снова умирают от инфекций
в результате явления,

называющегося
устойчивостью к антибиотикам.

Вкратце это работает так.

Бактерии конкурируют друг с другом
за ресурсы, за пищу,

производя смертельные вещества,
направляемые против друг друга.

Другие бактерии, защищая себя,

развивают защитные механизмы
против таких химических атак.

Когда мы создали первые антибиотики,

мы взяли эти вещества в лаборатории
и создали их собственную версию.

Бактерии ответили на нашу атаку так,
как они делали всегда.

Вот что случилось далее.

Пенициллин был распространён в 1943 г.,

широко распространённая устойчивость
к пенициллину началась к 1945 г.

Ванкомицин появился в 1972 г.,

устойчивость к ванкомицину — в 1988 г.

Имипенем — в 1985 г.,

устойчивость — в 1998 г.

Даптомицин, одно из последних лекарств,
в 2003 г.,

а устойчивость к нему
всего через год, в 2004 г.

В течение 70 лет мы играли в чехарду —

наше лекарство и их устойчивость,

и затем другое лекарство,
и затем снова устойчивость,

а теперь игра подходит к концу.

Бактерии развивают устойчивость
так быстро, что фармацевтические компании

решили, что разработка антибиотиков
не в их интересах.

По миру распространяются инфекции,

против которых
из более чем ста антибиотиков,

доступных на рынке,

могут помочь два лекарства,
ведя к побочным эффектам,

или только одно,

или ни одно.

Вот как это выглядит.

В 2000 г. Центры по контролю
и профилактике заболеваний США

выявили один случай

в больнице в Северной Каролине,

когда инфекция была устойчива ко всем,
кроме двух лекарств.

Сегодня эта инфекция,
известная как карбапенемаза KPC,

распространилась во все штаты,
кроме трёх,

в Южную Америку, Европу

и на Средний Восток.

В 2008 г. врачи в Швеции

диагностировали у мужчины из Индии
другую инфекцию,

устойчивую во всем, кроме одного
на то время лекарства.

Ген, вызывающий устойчивость,

известный как NDM, сейчас распространился
из Индии в Китай, Азию, Африку,

Европу, Канаду и в США.

Естественно надеяться,

что эти инфекции — особые случаи,

но, на самом деле,

в США и Европе

50 тысяч человек в год

умирают от инфекций,
от которых не помогают никакие лекарства.

Программа, учреждённая
британским правительством,

известная как
Обзор устойчивости к антибиотикам,

оценивает число смертельных исходов
от таких инфекций в мире в 700 000 в год.

Это очень много смертей,

и всё же, скорее всего,
вы не чувствуете себя в опасности,

вам кажется, что всё это были
пациенты больниц

в реанимационных отделениях,

либо обитатели домов престарелых
на исходе жизни,

люди с инфекциями, далёкими от нас,

в ситуациях,
в которых мы себя не представляем.

То, о чём вы не думаете,
никто из нас не думает, —

что антибиотики поддерживают
практически всю современную жизнь.

Если мы останемся без антибиотиков,

вот что ещё мы потеряем.

Во-первых, любую защиту для людей
с ослабленной иммунной системой:

больных раком, СПИДом,

пациентов с трансплантатами,
недоношенных детей.

Далее, любое лечение, включающее
вживление инородных объектов в тело:

стенты при инсульте,
инсулиновые помпы при диабете,

диализ, замену суставов.

Скольким здоровым бэби-бумерам нужны
новые тазобедренные и коленные суставы?

Современные исследования дают оценку,
что без антибиотиков

каждый шестой бы умер.

Далее, возможно,
мы бы остались без операций.

Многие операции предшествуются

профилактическими дозами антибиотиков.

Без этой защиты

мы бы потеряли возможность
доступа к скрытым частям тела.

Никаких операций на сердце,

биопсий простаты,

кесаревых сечений.

Нам бы пришлось
научиться бояться инфекций,

которые сейчас кажутся малозначимыми.

Ангина раньше вызывала
сердечную недостаточность.

Кожные инфекции приводили к ампутации.

В самых чистых больницах роды убивали

практически каждую сотую женщину.

Пневмония забирала жизни
троих из десяти детей.

Больше всего

нам бы не хватало удобства
нашей повседневной жизни.

Если бы вы знали, что любое
ранение может вас убить,

ездили ли бы вы на мотоцикле,

мчались бы вниз по горнолыжному склону,

залезали бы на стремянку
с гирляндой для новогодей ёлки,

позволили бы своему ребёнку скользить
на базу при игре в бейсбол?

В конце концов,
первый человек, получивший пенициллин,

британский полицейский
по имени Альберт Александр,

который настолько пострадал от инфекции,
что кожа его черепа гноилась

и докторам пришлось удалить его глаз,

был инфицирован очень легко:

он поцарапал лицо колючкой в своём саду.

Упомянутая мной британская программа,
которая оценивает число смертей

на данный момент в 700 тысяч в год,

также предсказывает, что если мы не возьмём
ситуацию под контроль, к 2050 г.,

весьма скоро, число летальных исходов
увеличится до 10 миллионов в год.

Как мы дошли до точки,

когда нам приходится ожидать

таких жутких цифр?

Тяжёлый ответ — мы виноваты сами.

Устойчивость — неизбежный
биологический процесс,

но мы ответственны за его ускорение.

Мы привели к этому,
растрачивая антибиотики

с безрассудством,
которому сейчас поражаемся.

Пенициллин отпускался
без рецепта до 1950-х.

В большей части развивающегося мира
это до сих пор так.

В 50% случаев в США

антибиотики, назначаемые в больницах,
не являются необходимыми.

45% рецептов выписываются врачами

в случаях, когда антибиотики
не могут помочь.

И это только в здравоохранении.

По всей планете мясной скот получает
антибиотики ежедневно в течение жизни

не для лечения инфекций,

а для набора веса и защиты

от условий, в которых они растут
на агропромышленных фермах.

В США, возможно, 80% антибиотиков

ежегодно продаются для
сельскохозяйственных животных, а не людей,

создавая устойчивых бактерий,
которые распространяются с ферм

через воду, пыль,

мясо животных.

Рыбоводческое хозяйство
также зависит от антибиотиков,

особенно в Азии.

Садоводство тоже полагается на антибиотики

для защиты от заболеваний
яблок, груш, цитрусовых.

Поскольку бактерии могут передавать
ДНК друг другу,

как путешественник,
сдающий свой чемодан в аэропорту,

как только мы создаём условия
для такой устойчивости,

мы не способны предсказать,
куда она пойдёт дальше.

Это было ожидаемо.

На самом деле, это было спрогнозировано

Александром Флемингом,
человеком, открывшим пенициллин.

В признание он был удостоен
Нобелевской премии в 1945 г.

Вот что он вскоре сказал в интервью:

«Неосмотрительный человек,
играющий с лечением пенициллином,

морально ответственен
за смерть человека,

погибшего от инфекции,

устойчивой к пенициллину».

Он добавил: «Надеюсь, этой беды
можно избежать».

Можем ли мы этого избежать?

Есть компании, разрабатывающие
инновационные антибиотики,

с которыми супербактерии никогда
не сталкивались ранее.

Нам сильно необходимы эти новые лекарства,

и нам нужны средства поощрения:

гранты на исследования,
продолжительные патенты,

премии для привлечения других компаний
к разработке антибиотиков.

Но, пожалуй, этого будет недостаточно.

Потому что эволюция всегда побеждает.

Бактерии порождают новое поколение
каждые 20 минут.

Фармацевтике нужно 10 лет
для получения нового лекарства.

Каждый раз, используя антибиотик,

мы даём бактериям миллиарды возможностей

для взлома кодов

созданной нами защиты.

Ещё ни разу не было лекарства,

которое они не могли бы победить.

Это асимметричная война,

но мы можем изменить исход.

Мы могли бы создать системы сбора данных,
автоматически и точно показывающие,

как используются антибиотики.

Мы можем обеспечить курирование
системы выписки лекарств,

чтобы каждый рецепт
рассматривался более тщательно.

Мы можем заставить сельское хозяйство
отказаться от использования антибиотиков.

Мы можем создать систему надзора,

сообщающую, где появляется устойчивость.

Это технические решения.

Вероятно, их тоже недостаточно,

если мы не поможем.

Устойчивость к антибиотикам —
это привычка.

Мы все знаем,
как сложно изменить привычки.

Но, как общество, мы не раз делали
это в прошлом.

Раньше люди выбрасывали мусор на улицу,

не пристёгивались ремнями безопасности,

курили в общественных местах.

Мы больше не делаем всего этого.

Мы больше не мусорим,

не провоцируем жуткие аварии,

не подвергаем других опасности
заболеть раком,

поскольку мы решили,
что всё это слишком дорого,

разрушительно и не в наших интересах.

Мы изменили социальные нормы.

Мы также способны изменить
социальные нормы

относительно использования антибиотиков.

Масштабы устойчивости к антибиотикам

кажутся непреодолимыми,

но если вы когда-то купили
флуоресцентную лампочку,

потому что были обеспокоены
изменением климата,

либо читаете этикетку на упаковке печенья,

потому что задумываетесь о вырубке лесов
ради пальмового масла,

то вы уже знаете, что значит

предпринимать крошечные шаги
на пути к решению глобальных проблем.

Мы можем предпринять подобные шаги
и в использовании антибиотиков.

Мы можем отказаться
от выписки антибиотика,

если не уверены, что он поможет.

Мы можем прекратить настаивать на рецепте
при ушной инфекции у наших детей,

пока не будем точно знать, что её вызвало.

Мы можем спрашивать в каждом ресторане,

в каждом магазине,

где они берут мясо.

Мы можем пообещать друг другу

больше никогда не покупать
курицу, креветки или фрукты,

выращенные при повседневном
использовании антибиотиков.

Если мы будем делать всё это,

мы можем замедлить наступление
постантибиотиковой эпохи.

Но мы должны начать действовать
в ближайшее время.

Пенициллин начал
эру антибиотиков в 1943 г.

Всего за 70 лет мы привели себя
на грань катастрофы.

У нас не будет других 70 лет

на поиск выхода из этой ситуации.

Большое спасибо.

(Аплодисменты)