iO Тиллет Райт: Пятьдесят оттенков гомосексуальности

Художница iO Тиллет Райт сфотографировала 2 000 человек, считающих себя так или иначе относящимися к спектру ЛГБТК, и попросила их в процентах указать, насколько они геи или натуралы? Большинство людей, как оказывается, считают себя существующими в серых областях сексуальности, а не 100%-ми геями или натуралами. И это представляет собой настоящую проблему для дискриминации: где провести черту? (Записано на TEDxWomen)

Люди начинают раскладывать
друг друга по полочкам

сразу, как только увидят друг друга.

Опасен ли этот человек?
Привлекателен ли он?

Может ли он стать половым партнёром?
Можно ли с ним наладить контакт?

Мы задаёмся такими вопросами,
когда встречаем людей,

чтобы мысленно составить
о них общее представление

Как тебя зовут?
Откуда ты?

Сколько тебе лет?
Чем занимаешься?

Далее мы переходим к более личным вопросам.

Были у тебя какие-нибудь заболевания?

Ты разводился?

Пахнет ли у тебя изо рта,
пока ты отвечаешь на мои вопросы?

Чем ты увлекаешься?
Кем ты увлекаешься?

С людьми какого пола тебе нравиться спать?

Я понимаю.

На неврологическом уровне в нас зашито

стремление искать себе подобных.

Мы начинаем объединяться по интересам,
как только повзрослеем достаточно,

чтобы познать чувство одобрения.

Мы объединяемся
по любым возможным признакам:

музыкальные предпочтения, раса, пол,
квартал, в котором мы выросли.

Мы ищем такое окружение, которое
укрепляло бы наш личный выбор.

Хотя, иногда один лишь вопрос
«чем ты занимаешься?»

воспринимается так, словно
кто-то открывает маленькую коробочку

и просит тебя втиснуться в неё.

Потому что категории, как я выяснила,
слишком сильно ограничивают.

Коробочки слишком тесные.

И это может представлять серьёзную угрозу.

Сразу оговорюсь на свой счёт,

пока мы ещё не совсем погрузились в эту тему.

Я росла в довольно беспечной обстановке.

Это было в начале 80-х в Нижнем Манхэттене,

в двух кварталах от эпицентра
музыкальной панк-культуры.

Я была ограждена от страданий
из-за зашоренности

и социальных ограничений
религиозного воспитания.

В среде, из которой я вышла,
если ты не трансвестит, не радикал

или не выступаешь
с какими-нибудь перформансами,

ты какой-то чудак.

(Смех)

Такое взросление было нетрадиционным,

но, будучи ребёнком на улицах Нью-Йорка,

ты учишься доверять своим инстинктам,

учишься уживаться со своими идеями.

В общем, когда мне было 6 лет,
я решила, что хочу быть мальчиком.

Как-то раз я пришла в школу,
а ребята не хотели играть в баскетбол со мной —

говорили, что не играют с девчонками.

Поэтому я пришла домой
и обрила голову налысо,

а на следующий день
вернулась и сказала: «Я мальчик».

Ну, то есть, почему и бы нет?

В шесть лет, наверное, такое возможно.

Я не хотела, чтобы кто-то знал, что я девочка.
И никто не знал.

Я играла в эти игры восемь лет.

И вот мне 11 лет.

Я играю мальчика по имени Уолтер

в фильме «Джулиан По».

Я была уличным сорванцом, который
преследовал Кристиана Слэйтера и изводил его.

Вот, я ещё и актёром в детстве была,

что удваивает грани проявлений моей личности,

потому что никто не знал, что на самом деле
я была девочкой, играющей мальчика.

Вообще никто из моих знакомых
не знал, что я девочка:

ни учитель в школе, ни друзья,

ни режиссёры, с которыми я работала.

Ребята частенько подходили ко мне в классе

и хватали за шею, проверяя, есть ли кадык,

или за промежность, проверяя, что у меня там.

Заходя в туалетную кабинку,
я разворачивала свою обувь,

чтобы выглядело так, будто я писаю стоя.

Когда у нас были вечеринки с ночёвкой,
меня охватывала паника,

когда я пыталась дать понять девочкам,
что им незачем меня целовать,

не выдав себя.

Всё же, стоит отметить,

что я не испытывала ненависти
к своему телу и своим гениталиям.

У меня не было ощущения,
что я в чужом теле.

Казалось, что я просто играю
такую сложную роль.

Меня нельзя было отнести к трансгендерам.

Хотя, если бы моя родня была из тех,
кто верит, что это лечится

они, наверное, поставили бы мне
какой-нибудь диагноз

типа половой дисморфии

и посадили бы на гормоны, чтобы
оттянуть наступление половой зрелости.

Но в моем конкретном случае

я просто проснулась однажды,
когда мне было 14 лет,

и решила, что снова хочу быть девочкой.

Наступила половая зрелость, а я
понятия не имела, что значит быть девочкой,

и я была готова выяснить,
кто я на самом деле.

Когда ребёнок ведёт себя так,
как я себя вела,

ему, по сути, ведь не нужно
признаваться ни в чём предосудительном.

Никто особо не шокирован.

(Смех)

Но мои родители
не просили меня определиться.

Когда мне было 15, я обратилась к отцу,

чтобы рассказать ему, что влюбилась.

Последнее, что нам могло бы
прийти в голову обсудить,

это то, что влечёт за собой тот факт,

что моей первой любовью стала девушка.

Через три года, когда я влюбилась в мужчину,

опять ни у кого из родителей
глаза не округлились.

Вот одно из величайших благ моего
очень нетрадиционного детства —

то, что меня
никогда не просили определить себя

как-либо конкретно.

Мне просто дали быть собой,
расти и меняться каждое мгновение.

Итак, четыре, почти пять лет назад

Предложение 8,
великий спор о брачном равенстве,

подняло большой переполох по всей стране.

Тогда тема вступления в брак
не относилась к тем,

над которыми я помногу размышляла.

Но меня поразило то, что Америка,

страна с такой запятнанной историей
гражданских прав,

может так вопиюще повторять свои ошибки.

Я помню, как смотрела
обсуждение по телевизору

и думала, как интересно,

что разделение церкви и государства,

по сути, вычерчивало
географические границы внутри этой страны

между местами, где люди считают так

и местами, где считают иначе.

И, значит, этот спор вычерчивает
географические границы вокруг меня.

Если это война двух непримиримых сторон,

я по умолчанию оказываюсь
на стороне гомосексуалов,

потому что я точно не являюсь
на 100 процентов натуралом.

Тогда я только начинала выходить

из того восьмилетнего
зигзага личностного кризиса,

в ходе которого я из мальчика

становилась такой нелепой девочкой,
похожей на мальчика в девчачьей одежде,

впадая затем в другую крайность
такой очень откровенно одетой,

чрезмерно компенсирующей,
бегающей за парнями девочки-припевочки,

наконец, придя просто к неуверенному
осознанию того, кто я на самом деле —

пацанка,

которой нравятся как мальчики, так и девочки,
в зависимости от человека.

В течение года я фотографировала это
новое поколение девушек, во многом, таких как я,

которые ощущают себя где-то между,

девушек, которые катаются на скейте,
но при этом на них кружевное белье,

девушек, у которых мальчишеские стрижки,
но девчачий маникюр,

девушек, которые подбирают тени для век
в тон ободранных коленок,

девушек, которым нравятся девушки и парни,
которым самим нравятся девушки и парни,

которые не любят, когда их
раскладывают по всяким полочкам.

Я люблю таких людей,
и меня восхитила их свобода,

но я видела, как мир вне
нашего утопического пузыря

взорвался этими неистовыми спорами,

когда комментаторы стали равнять нашу любовь
со скотством по национальному телевидению.

И меня охватило мощное осознание того,

что я являюсь меньшинством,
в своей родной стране,

по признаку одной из граней моего характера.

Юридически я, бесспорно,
гражданка второго сорта.

Я не была активисткой.

Никогда в своей жизни я не размахивала флагами.

Но меня беспокоил один вопрос:

Как может кто-то голосовать за урезание прав

самых разных людей, которых я знаю,

по признаку одной составляющей их характера?

Как могут они говорить,
что мы, как группа людей,

не заслуживаем равных прав
со всеми остальными?

Мы вообще группа? Какая группа?

А эти люди хоть раз целенаправленно
общались с жертвами своей дискриминации?

Они знают, против чего голосуют,
и чем это обернётся?

И тогда я поняла:

возможно, если бы они
могли взглянуть в глаза

этим людям, которых они обрекают
быть гражданами второго сорта,

возможно, им было бы
тяжелее так поступить.

Возможно, это заставило бы их призадуматься.

Конечно, я не могла собрать
за ужином 20 миллионов человек,

поэтому я нашла способ представить их
друг другу посредством фотографии

без всяких затей, без освещения

и без каких-либо манипуляций
с моей стороны.

Потому что благодаря фотографии
можно рассматривать усы у льва,

не боясь, что он сдерёт тебе лицо.

Для меня фотография —
это не просто освещение плёнки,

это просвещение зрителя,

когда он узнает что-то новое:
о месте, где никогда не был,

но, самое важное, о людях,
которых он, возможно, боится.

Журнал Life поколениям людей открывал

далёкие культуры, о существовании которых
они знали по фотографиям.

Поэтому я решила сделать
серию очень простых портретов,

как для полицейского архива.

И я решила, что буду фотографировать
кого угодно в этой стране,

кто не является 100-процентным натуралом,

а таких, если вы не в курсе,
безграничное множество.

(Смех)

В общем, это было очень крупным начинанием,

и для его осуществления
нам была нужна некоторая помощь.

Я бегала на морозе

и фотографировала всех подряд,
до кого могла добраться

в феврале позапрошлого года.

Я взяла эти фотографии, отправилась в HRC
[Кампания за права человека] и попросила помочь.

Они профинансировали
две недели съёмок в Нью-Йорке.

А потом мы сделали вот это.

(Музыка)

Видео: Я iO Тиллет Райт, художник.
Я родилась и выросла в Нью-Йорке.

(Музыка)

«Самоочевидные истины» — это фотопортрет
ЛГБТК в сегодняшней Америке.

Моя цель — сделать простой портрет

любого, кто, так или иначе, не на 100% натурал,

или чувствует, что, так или иначе,
относится к спектру ЛГБТК.

Моя цель — показать человечность,
существующую в каждом из нас,

посредством простого лица.

(Музыка)

«Мы полагаем самоочевидными истины о том,
что все люди созданы равными».

Это записано в Декларации независимости.

Как нация, мы не в состоянии

придерживаться морали,
которая положена в основу нашей нации.

В Соединённых Штатах нет равенства.

[«Что равенство значит для вас?»]

[«Брак»] [«Свобода»]
[«Гражданские права»]

[«Поступай с другими так,
как хочешь, чтобы поступали с тобой»]

Это когда об этом не нужно задумываться,
вот так просто.

Борьба за равные права касается
не только гомосексуальных браков.

Сегодня в 29 штатах,
в большей части этой страны,

вас могут законно уволить только
из-за вашего полового самоопределения

[«Кто в ответе за равенство?»]

Я слышала, как сотни людей дают один ответ:

«Мы все в ответе за равенство».

Мы уже отсняли 300 лиц в Нью-Йорке.

И мы бы не смогли ничего этого сделать

без щедрой поддержки
Кампании за права человека.

Я хочу объехать с этим проектом всю страну.

Я хочу посетить 25 американских городов
и снять 4 000–5 000 человек.

Это мой вклад в борьбу моего поколения
за гражданские права.

Я призываю вас попробовать
посмотреть в лица этим людям

и сказать им, что они заслуживают меньшего,
чем все другие люди.

(Музыка)

[«Самоочевидные истины»]

[«4 000 лиц по всей Америке»]

(Музыка)

(Аплодисменты)

iO Тиллет Райт: Мы совершенно никак не могли
быть готовы к тому, что случилось после.

Видео посмотрели почти 85 000 человек,

и тогда они стали
слать нам письма со всей страны,

прося нас приехать к ним в город
и помочь им показать свои лица.

Людей, которые хотели показать свои лица,
было намного больше, чем я ожидала.

Поэтому я изменила
свою ближайшую цель на 10 000 лиц.

То видео было снято весной 2011 года,

и на сегодняшний день я объездила почти 20 городов

и сфотографировала почти 2 000 человек.

Я понимаю, что я здесь, чтобы рассказывать,

но я бы хотела минутку помолчать,

чтобы вы просто посмотрели на эти лица,

потому что мне нечего сказать
в дополнение к этому.

Потому что, если изображение
стоит тысячи слов,

для изображения лица
нужен целый новый лексикон.

Поездив и поговорив с людьми

в таких местах как Оклахома
или техасские городки,

мы нашли подтверждение тому,
что исходный замысел был совершенно верен.

Лицезрение действительно было
ключом к решению.

Ознакомление действительно открывает
прямой путь к эмпатии.

Как только эта тема всплывает
в твоём собственном дворе или в твоей семье,

вероятность того, что ты ощутишь к ней симпатию

или осознаешь её перспективы, становится намного выше.

Конечно, в своих поездках я встречала людей,

которые юридически отказывались от детей,
потому что они, так или иначе, не были натуралами,

но также я встречала людей,
которые были южными баптистами

и ушли в другую церковь из-за того,
что их дочь была лесбиянкой.

Вспыхивающая эмпатия стала главным стержнем Самоочевидных истин.

Но вот то, что я начала понимать,
было действительно интересно:

Самоочевидные истины
не стирают различия между нами.

На самом деле, они, напротив, высвечивают их.

Они демонстрируют не только сложности,

обнаруживаемые в череде разных людей,

но и сложности, обнаруживаемые
в каждом отдельном человеке.

Дело не в том, что у нас слишком много полочек,
а в том, что их слишком мало.

В какой-то момент я осознала, что у моей миссии
по фотографированию «геев» был врождённый недостаток,

потому что у гомосексуальности
миллион разных оттенков.

Я пыталась помочь,

и увековечила именно то,
чего всю жизнь старалась избегать, —

ещё одну полочку.

В какой-то момент я добавила вопрос
к бланку разрешения на публикацию,

в котором просила людей оценить

свою гомосексуальность по шкале от 0 до 100.

И предо мной раскрылось так много
экзистенциальных кризисов!

(Смех)

Люди не знали, что делать,

потому что такой выбор
перед ними никогда не стоял.

Можно ли количественно оценить свою открытость?

Справившись с потрясением, всё же,

в целом, люди выбирали варианты
где-то между 70 и 95 процентами

и от 3 до 20 процентов.

Конечно, была масса людей, которые выбирали
100% с той или с другой стороны,

но выяснилось, что у намного большей части людей

самоопределение имеет
намного больше тонкостей.

Оказалось, что большинство людей
попадают в спектр, который я стала называть «серым».

Позвольте прояснить — это очень важно —

я никоим образом не говорю,
что не существует предпочтений.

И я даже не собираюсь обращаться к вопросу
выбора вопреки велению природы,

потому что если кто-то из вас вдруг считает,

что половую ориентацию можно выбрать,

я приглашаю вас решиться
попробовать стать серым.

Я вас сфотографирую уже за одну эту попытку.

(Смех)

Я говорю о том, что люди не одномерны.

Самое важное, что можно вынести
из этой процентной системы, это то,

что если здесь у нас геи,

а вот здесь у нас натуралы,

признавая, что большинство людей определяют себя

ближе к той или иной стороне,

есть огромный спектр людей,
существующих где-то между.

И это представляет собой
сложную действительность.

Потому что, например, если вы принимаете закон,

это даёт начальнику возможность уволить
работника за гомосексуальное поведение,

а где же вы проводите здесь грань?

Вот здесь, где у людей до сих пор
была одна-две гетеросексуальных связи?

Или вот здесь,

где у людей до сих пор была
одна-две гомосексуальных связи?

Где конкретно человек становится
гражданином второго сорта?

Ещё одна интересная вещь, которую я вынесла
из своего проекта и своих поездок,

это то, насколько слабо объединяет
половая ориентация.

После стольких поездок
и встреч со столькими людьми,

хочу вам сказать, что в ЛГБТ-сообществе не меньше

хмырей и лапочек, демократов и республиканцев,
мужланов и женоподобных,

и всех прочих диаметрально
противоположных типажей,

какие можно представить,

чем в человеческой расе в целом.

При том, что мы играем в правовую игру
с одной рукой, связанной за спиной,

пережив общую историю
борьбы и предрассудков,

одно лишь то, что мы не относимся к натуралам,

не обязательно означает,
что у нас есть что-то общее.

И при бесконечном увеличении числа лиц,
которое постоянно происходит в рамках Самоочевидных истин,

так как они нашими надеждами
выходят на все новые и новые платформы:

автобусные остановки, рекламные щиты,
страницы в Facebook, экранные заставки, —

возможно, при созерцании
этой череды человечности

начнёт происходить что-то интересное и полезное.

Надеюсь, что эти категории,
эти полярные определения,

эти чрезмерно упрощённые полочки

начнут утрачивать смысл и станут отпадать.

Ведь, действительно, они не описывают
ничего из того, что мы видим,

и никого из тех, кого мы знаем,
и ничего в нас самих.

Мы видим людей во всем их многообразии.

И от этого становится сложнее
отрицать их человечность.

По крайней мере, я надеюсь, что от этого
будет сложнее лишать их человеческих прав.

Так это конкретно та я,

которую вы решили лишить прав на жилье,

на усыновление, на брак,

на свободу жить здесь, делать здесь покупки?

Это я та, кого вы решили не признавать

как своего ребёнка, или своего брата, или сестру,
или свою мать, или отца,

своего соседа, своего двоюродного брата,
своего дядю, президента,

своего полицейского или пожарного?

Слишком поздно.

Потому что я уже являюсь ими всеми.

Мы уже являемся ими всеми и всегда являлись.

Поэтому, пожалуйста,
не встречайте нас как чужаков,

встречайте нас как равных себе людей. Всё.

Спасибо.

(Аплодисменты)