Удивительная вещь, которую я узнала в одиночном плавании вокруг света

Чему можно научиться, отправившись в плавание вокруг света в одиночку? Когда мореплаватель Эллен МакАртур обогнула земной шар со всем необходимым на борту, она вернулась с новым взглядом на мир как на место с конечным содержанием ресурсов и замкнутыми циклами, в котором принятые сегодня решения влияют на то, что мы имеем завтра. Она предлагает новый разумный способ работы мировых экономических систем: не линейный, а замкнутый цикл, где всё возвращается на круги своя.

Когда ты ребёнок,

всё на свете возможно.

Но зачастую по мере взросления
ты начинаешь сомневаться в этом.

В возрасте четырёх лет

мне посчастливилось
впервые совершить плавание.

Никогда не забуду своё волнение,
когда мы приблизились к берегу.

Никогда не забуду дух
приключений, появившийся

когда я вскарабкалась на борт судна,

с изумлением разглядывая
его маленькую каюту.

Но самым потрясающим чувством
было чувство свободы.

Это то, что я ощутила,
когда мы подняли паруса.

В мои 4 года это было
самое невероятное чувство свободы,

которое я только могла себе вообразить.

Прямо там я решила,
что однажды, каким-то образом,

я совершу плавание вокруг света.

Я сделала всё возможное в течение жизни,
чтобы приблизиться к своей мечте.

В 10 лет я для этого сохраняла
сдачу со школьных обедов.

Каждый день в течение восьми лет
я ела пюре и запечённую фасоль,

что стоило 4 пенса,
а соус доставался бесплатно.

Каждый день я собирала
сдачу на крышке моей копилки,

и когда там набирался 1 фунт,
складывала деньги внутрь

и вычёркивала один из ста квадратиков,
которые я нарисовала на бумаге.

Наконец я купила крошечную шлюпку.

Часами я сидела в ней в саду,
мечтая о своей цели.

Я прочла каждую книгу
о мореплавании, какую нашла.

И когда в конечном счёте
мне сказали в школе,

что я недостаточна умна,
чтобы стать ветеринаром,

я ушла из школы в 17 лет,
чтобы начать обучение мореплаванию.

Представьте, что я чувствовала,
когда 4 года спустя

я сидела в зале заседаний
совета директоров

напротив человека, который, как я знала,
может исполнить мою мечту.

Я чувствовала, будто моя жизнь
зависит от этого момента.

Это было невероятно, но он согласился.

Я едва могла сдержать волнение,
когда пришла на первую встречу

по проектированию лодки,
на которой я собиралась отправиться

в кругосветное путешествие
в одиночку без остановок.

С этой первой встречи
и до финишной черты гонки

всё было именно так, как я представляла.

Как и в моих мечтах, были прекрасные
моменты и трудные периоды.

Мы едва не задели айсберг,
проплыв в 6 метрах от него.

Девять раз я забиралась
на тридцатиметровую мачту.

Нас сдуло ветром на бок в Южном океане.

Но закаты, дикая природа
и отдалённость мест

были совершенно изумительными.

После трёх месяцев в море,
в возрасте всего 24 лет,

я заняла в гонке второе место.

Мне это так понравилось,
что всего через 6 месяцев

я решила снова отправиться в плавание
вокруг света, но на этот раз без гонки:

я хотела стать самым
быстрым мореплавателем,

в одиночку и без остановки
совершившим кругосветное плавание.

Для этого мне нужно было другое судно:

больше, шире, быстрее, мощнее.

Представьте размеры этой лодки:

я могла взобраться
на верхушку мачты внутри неё.

23 метра в длину, 19 в ширину.

Я ласково называла её Моби.

Это было многокорпусное судно.

До того, как мы её построили,
никто никогда в одиночку

не ходил в безостановочное плавание
вокруг света, хотя многие пытались.

Но пока велись работы, один француз
взял лодку на 25% больше этой

и не только совершил такое плавание,
но и сбил рекорд с 93 дней до 72.

Планка теперь была куда выше.

Управлять такой лодкой
было волнующе.

Вот это тренировочный поход
у берегов Франции.

Мне он хорошо знаком, так как я была
одним из пяти членов экипажа.

За 5 секунд ситуация из превосходной
превратилась в конец света,

когда наши иллюминаторы
затопило водой,

и эти 5 секунд пробежали быстро.

Взгляните, как далеко внизу
море от этих ребят.

Представьте такое в Южном океане,
когда вы совсем одни:

лодка, погружённая в ледяную воду,
за тысячи километров от берега.

Это было на Рождество.

Я с трудом продвигалась
по Южному океану ниже Австралии.

Условия были ужасающими.

Я подходила к той части океана,

что была в 3 200 километрах
от ближайшего города.

Ближайшим берегом
была Антарктика, а людьми —

экипаж Европейской
космической станции надо мной.

(Смех)

Ты бог знает где.

Если понадобится помощь

и ты ещё живой,

кораблю необходимо 4 дня,
чтобы добраться до этого места,

и ещё 4 дня, чтобы привезти тебя в порт.

Ни один вертолёт
не долетит до этого места,

и самолёт не сможет там приземлиться.

Мы пробиваемся сквозь сильнейший шторм.

Ветер достигал 80 узлов,

что было намного больше того,
с чем я и лодка могли справиться.

Волны 12–15 метров в высоту,

а брызги от разбивающихся гребней

сдувало горизонтально, как снег в пургу.

Если бы мы не шли с достаточно высокой
скоростью, нас бы поглотило штормом

и либо перевернуло, либо разнесло в щепки.

Наши жизни буквально висели на волоске,

и всё это — на лезвии ножа.

Скорость, которая мне так отчаянно
была нужна, принесла с собой опасность.

Мы все знаем, как это — вести машину
на скорости 30, 50, 60 км/ч.

Не страшно. Можно сконцентрироваться.

Можно включить радио.

А что, если эти 80, 95, 110 км/ч
разогнать до 130, 145, 160 км/ч?

Теперь ты с такой силой цепляешься
за руль, что белеют костяшки пальцев.

А теперь представьте эту машину
ночью на бездорожье;

уберём дворники,
уберём лобовое стекло, фары и тормоз.

Вот так ощущаешь себя в Южном океане.

(Смех)
(Аплодисменты)

Понятное дело, трудновато
спать в такой обстановке,

даже если ты пассажир.

Но ты и не пассажир.

Ты один в лодке,
в которой едва можно стоять,

и всякое решение
необходимо принимать тут же.

Я была абсолютно истощена —
физически и морально.

Восемь смен парусов за 12 часов.

Грот весил в 3 раза больше
моего собственного веса,

и после каждой замены

я падала на пол вся в поту,

а морозный воздух
Южного океана жёг горло.

Но в тех местах самые мрачные моменты

так часто контрастировали
с самыми великолепными.

Несколько дней спустя
с трудностями было покончено.

Несмотря ни на что,
мы смогли побить рекорд

даже в таких безнадёжных условиях.

Небо расчистилось, дождь прекратился,

и в один момент
чудовищное море превратилось

в прекрасные,
залитые лунным светом горы.

Сложно объяснить, но, когда отправляешься
туда, ты словно входишь в иное состояние.

Твоя лодка — это весь твой мир,

и то, что ты взял с собой, —
это всё, что у тебя есть.

Если вам сейчас сказать:
«Отправляйтесь в Ванкувер

и там найдите всё, что вам нужно,
чтобы выжить в следующие 3 месяца», —

это та ещё задачка.

Нужны еда, топливо, одежда,

даже туалетная бумага и зубная паста.

Так мы и делаем,

а затем, когда отплываем,
используем это

до последней капли топлива
и последнего куска хлеба.

Никакой опыт в жизни
не смог бы дать мне лучшего понимания

значения слова «ограниченный».

То, что у нас там есть с собой, — это всё.

Большего нет.

И никогда в своей жизни я не ощущала
острее значение слова «ограниченный»,

как я ощущала его на борту, в сравнении
с чем угодно, кроме мореплавания,

пока я не сошла с лодки на финише,
побив тот рекорд.

(Аплодисменты)

Внезапно меня озарило.

Наша мировая экономика
ничем от этого не отличается.

Она полностью зависит
от исчерпаемых ресурсов,

которые мы получили лишь раз
за всю историю человечества.

Это было похоже на нечто,
чего не ожидаешь увидеть,

и было только два варианта:

либо я отложу это в сторону
и узнаю об этом побольше,

либо не стану обращать внимания

и продолжу заниматься делом
своей мечты — плаванием вокруг света.

Я выбрала первый вариант.

Я занялась этим вопросом
и начала новое путешествие-обучение,

разговаривая с директорами,
экспертами, учёными, экономистами,

пытаясь понять, как устроена
наша мировая экономика.

Моё любопытство привело меня
в некоторые удивительные места.

Это фото сделано в топке
угольной электростанции.

Меня поразил уголь, такой необходимый
для мировых энергетических потребностей,

но также такой близкий моей семье.

Мой прадедушка был шахтёром,

он провёл 50 лет своей жизни под землёй.

Это его фото,
и когда смотришь на него,

видишь человека из другой эры.

Никто не носит штаны
с таким высоким поясом

в наши дни в таком возрасте.
(Смех)

Тем не менее, это я с прадедушкой,

и кстати, это не настоящие его уши.
(Смех)

Мы были близки. Я помню, как сидела
на его коленях, слушая шахтёрские истории.

Он рассказывал о подземном товариществе

и о том, что шахтёры
сохраняли хлебные корки,

чтобы угостить ими пони,
с которыми они работали под землёй.

Как будто это было вчера.

На моём пути обучения новому,

я зашла на сайт
Всемирной ассоциации угля,

и там, посередине главной страницы
была надпись:

«Запасов угля хватит примерно на 118 лет».

Я подумала: «Что ж,
это за пределами моей жизни,

и куда дольше,
чем предсказания для нефти».

Но я посчитала и поняла,
что мой прадедушка был рождён

ровно за 118 лет до этого момента,

и я сидела у него на коленях,
пока мне не исполнилось 11.

Я поняла, что этот срок —

ничто по времени и для истории.

Это заставило меня принять то решение,
которое я никогда бы не подумала

принять раньше: оставить позади
карьеру одиночного мореплавания

и сконцентрироваться на серьёзнейшей
задаче, с которой я столкнулась:

будущем нашей мировой экономики.

Сразу же я поняла,
что дело не только в энергии.

Это также и сырьё.

В 2008 году я прочла научное исследование,

рассчитавшее на сколько лет хватит

ценных материалов,
добываемых из недр земли:

медь — 61 год; олово и цинк —
40 лет; серебро — 29 лет.

Это были не точные значения, но известно,
что данные материалы ограничены.

Они даны нам только раз.

Но при этом скорость их потребления

повышалась стремительно,
экспоненциально.

С бóльшим числом людей в мире,
с бóльшим количеством вещей,

мы увидели, как снижение цен
на основное сырьё,

наблюдаемое нами сотню лет,
испарилось за какой-то десяток.

Это влияет на всех нас.

Это стало причиной
значительной неустойчивости цен;

настолько, что в 2011 году

средний европейский
производитель автомобилей

пострадал от повышения цен на сырьё

в 500 миллионов евро,

съевшего половину их текущей выручки,

и они никак не могли на это повлиять.

Чем больше я узнавала,
тем больше начинала менять свою жизнь.

Я стала меньше путешествовать,
делать, использовать.

Казалось, что делать меньше было
как раз то, что мы должны были делать.

Но так было очень некомфортно.
Не казалось правильным.

Было похоже, что мы оттягиваем время.

Мы просто отсрочивали неизбежное.

Даже если бы все изменились,
это не решило бы проблемы,

не исправило бы систему.

Это было жизненно
необходимо для перехода,

но для перехода к чему?
Что могло сработать?

Меня осенило, что система сама по себе,
та структура, в которой мы живём,

в корне порочна,

и в конечном итоге я поняла,

что наша действующая система,
то, как работает наша экономика,

то, как она была построена, —
это система сама по себе.

В море мне приходилось
разбираться в сложных системах.

Мне приходилось брать множество
фактов, обрабатывать их

и понимать систему, чтобы победить.

Приходилось осмысливать её.

И когда я взглянула на нашу экономику,
я поняла, она — такая же система,

но система, которая не может
эффективно работать долгое время.

Я поняла, что мы, по сути,
совершенствовали линейную экономику

на протяжении 150 лет:

берём материал из недр земли,

что-то с ним делаем и в конечном счёте

выбрасываем продукт;
и да, какую-то часть мы перерабатываем,

но потому, что нет другого выхода,

а не потому, что так было задумано.

Это экономика, которая не может
работать в долгосрочной перспективе.

И если нам известно,
что материалы ограничены,

зачем строить экономику,
которая расходует материалы,

оставляя мусор?

Жизнь существовала миллиарды лет

и постоянно приспосабливалась
к эффективному использованию ресурсов.

Это комплексная система,
но в её пределах нет отходов.

Всё подвержено метаболизму.

Это вовсе не линейная
экономика, а цикличная.

Я ощутила себя ребёнком в саду.

Впервые на этом новом пути
я видела, куда мы направляемся.

Если бы мы могли построить экономику,
которая бы использовала, а не расходовала,

мы могли бы построить будущее,
способное существовать долгое время.

Я была взволнована.

Это стало целью.

Мы абсолютно точно знали,
куда мы движемся.

Нужно было только сообразить,
как туда добраться.

С этой идеей мы основали Фонд
Эллен МакАртур в сентябре 2010 года.

Многие научные школы подкрепили
наше мышление и указали на эту модель:

промышленный симбиоз, производительность
экономики, экономика участия, биомимикрия

и, конечно, регенеративный дизайн.

Материалы определяются либо как
технические, либо как биологические,

отходы полностью исключаются,

а у нас появляется система,

которая может работать
в долгосрочной перспективе.

Как может выглядеть такая экономика?

Например, мы бы не покупали осветительные
приборы, а платили за услугу света,

и производители получали материалы обратно

и меняли нам аппаратуру, когда у нас
заканчивались работающие товары.

Если бы упаковка была так нетоксична,
что могла растворяться в воде,

которую после этого можно было пить,
она никогда не стала бы отходом.

Что, если бы двигатели
были восстанавливаемыми

и можно было восстановить
материалы компонентов

и значительно снизить энергопотребление?

Что, если бы можно было
восстановить компоненты плат,

использовать их заново,
а затем восстановить их материалы?

Что, если бы можно было собирать
пищевые и человеческие отходы?

Что, если бы мы могли превратить их
в удобрения, тепло, энергию,

соединяя питательные вещества системы

и строя заново природный капитал?

А автомобили — нам нужны
средства передвижения,

а не материалы,
из которых они сделаны.

Могут ли автомобили
в будущем стать услугой

и обеспечивать перемещение?

Всё это звучит потрясающе,
но это не только идеи — это реальность.

И такие идеи стоят на передовой
линии цикличной экономики.

Наша задача — распространить их
и применить повсюду.

Как же перейти
от линейной экономики к цикличной?

Я и моя команда в Фонде решили,
что над этим необходимо работать

с крупнейшими университетами мира,
лидирующими компаниями,

крупнейшими дискуссионными
площадками мира

и правительствами.

Мы решили, что нужно работать
с лучшими аналитиками и задать им вопрос:

может ли замкнутая экономика расти
без завимости от ограниченных ресурсов?

Может ли она построить заново
природный капитал?

Может ли она заменить существующее
потребление химических удобрений?

Ответом было «да».

И «да» — можно снизить
существующее использование удобрений

в ошеломительные 2,7 раз.

Более всего в цикличной экономике

меня порадовала возможность
вдохновить молодёжь.

Когда молодёжь смотрит на экономику
через призму цикличности,

они видят новые возможности
на том же горизонте, что есть сейчас.

Они могут использовать
свои знания и изобретательность,

чтобы перестроить всю систему целиком.

И это можно сделать уже сейчас,

причём чем быстрее, тем лучше.

Можно ли этого достигнуть
в течение их жизни?

Возможно ли это вообще?

Я думаю, что да.

Когда смотришь на жизнь моего прадедушки,
понимаешь, что всё возможно.

Когда он родился,
в мире было всего 25 автомобилей,

их только что изобрели.

Когда ему было 14,
мы впервые в истории полетели.

Сейчас же 100 000 чартеров

летают каждый день.

Когда ему было 45 лет,
был создан первый компьютер.

Многие думали, он не приживётся,
но он прижился, и 20 лет спустя

мы перешли на микрочипы,

которых сегодня в этом зале
можно насчитать тысячи.

За 10 лет до того, как он умер,
был создан первый мобильный телефон.

Он не был таким уж мобильным,
по правде говоря,

но сегодня — да.

А когда мой прадедушка
отошёл в мир иной, появился Интернет.

Теперь мы можем делать что угодно,

но что ещё важнее,

теперь у нас есть план.

Спасибо.

(Аплодисменты)