Как растить чернокожего сына в Америке

В детстве все наставления родителей и учителей кажутся нам странными и бессмысленными. Так казалось и юному Клинту Смиту, который однажды вечером на парковке играл c водяными пистолетами со своими белыми друзьями. В откровенном монологе поэт рассказывает о том, почему эта игра рассердила и напугала его отца.

В детстве я не всегда понимал,

почему родители заставляли меня
следовать своим правилам.

Например, почему
я должен был стричь газон?

Почему так важно было
делать домашнюю работу?

Почему нельзя было
есть кашу с мармеладом?

Будучи ребёнком, я постоянно
задавался подобными вопросами —

обычное дело.

Но я понимал, что порой лучше
слушать старших, даже если неясно зачем.

При этом родители не подавляли
в нас критическое мышление.

Они стремились
воспитать в нас способность,

с одной стороны, адекватно
воспринимать окружающий мир,

а с другой — ставить под сомнение
текущее положение вещей.

Теперь я понимаю,

что это была
сознательная стратегия воспитания.

Один из лучших теоретиков педагогики,
бразильский учёный Паулу Фрейре,

подробно рассматривает вопрос
о необходимости воспитания

как способа развить
критическое мышление и гуманность.

В своей известнейшей книге
«Педагогика угнетённых»

он пишет: «Никто не может
считаться подлинно гуманным,

если он препятствует другим
быть таковыми».

В последнее время я часто думаю об этом,
о понятии человечности,

и особенно о том,
кому в этом мире дано право

считаться человеком
в полном смысле слова.

В течение нескольких месяцев

мир наблюдал за тем, как безоружные
чёрные мужчины и женщины

гибли от рук полицейских
и общественных патрульных.

Эти события и их последствия

напомнили о моём детстве и правилах,

которых придерживались мои родители,
воспитывая чернокожего сына в Америке.

Лишь сейчас я понимаю,
зачем они это делали.

Как трудно, наверно, им было осознавать
всю несправедливость этого чувства —

чувства, будто вынужден
лишать ребёнка детства,

чтобы вечерами он возвращался домой.

Я вспоминаю, как однажды,

когда мне было лет 12, по пути
в другой город мы остановились на ночлег;

мы с друзьями купили водяные пистолеты

и устроили на парковке отеля поле боя.

Мы прятались за машинами,

бегали в темноте между фонарями,

заливая смехом всю округу.

Не прошло и десяти минут,

как вышел отец,
схватил меня за руку так,

как никогда раньше,
и завёл в нашу комнату.

Не успел я открыть рот и пожаловаться,

в какое глупое положение
он поставил меня перед друзьями,

отец отчитал меня за мою наивность.

Страх исказил его лицо,
он посмотрел мне в глаза

и сказал: «Прости, сын,

но ты не можешь вести себя,
как твои белые друзья.

Ты не можешь понарошку стрелять.

Тебе нельзя бегать в темноте.

Ни в одном месте
ты не можешь прятаться».

Теперь я понимаю, как он,
наверное, был напуган,

что я мог попасться
в эту ловушку ночной пустоты,

что кто-то мог принять воду за пули,

и всё бы закончилось.

Я слышу такие советы всю свою жизнь:

держи руки на виду,
не двигайся слишком быстро,

снимай капюшон, когда темнеет.

Родительские наставления стали бронёй,
защищающей нас

в океане тревожных сигналов,
чтобы наше дыхание вдруг не оборвалось

и о нас не остались лишь воспоминания.

Чтобы видеть наше детство,
а не гробы и бетонные плиты.

Они учили нас не потому,
что хотели сделать нас лучше других,

а просто чтобы сохранить нам жизнь.

На таких советах
выросли все мои чернокожие друзья.

Эти беседы проводились
с каждым в том возрасте,

когда его уже могли посчитать злодеем
и стереть с лица земли,

в возрасте, когда цвет кожи
становился синонимом опасности.

А каково ребёнку расти,

осознавая, что он просто
не может вести себя как ребёнок?

Что детские капризы смертельно опасны,

что любопытство наказуемо,

что ошибки — непозволительная роскошь,

что можно не проснуться утром

по вине чьих-то скрытых предрассудков.

Но это не должно
нас характеризовать.

Ведь родители учили нас,
что мы пришли в это мир,

не чтобы гибнуть под пулями,

а чтобы запускать воздушных змеев,
прыгать со скакалкой, смеяться до колик.

Учителя объясняли,
как поднимать руки на уроке,

а не только по приказу «Сдавайся!»,

как сохранять веру

и не допускать мысли,
что мы недостойны жить.

Мы отмечаем значимость жизни чернокожего
не потому, что жизни других не важны;

тем самым мы заявляем,
что достойны жить без страха,

даже когда происходящее вокруг
говорит об обратном.

Я хочу жить в мире, где мой сын

не будет считаться виновным
с момента рождения,

где никто не усомнится в том, что
предмет в его руке предназначен для игры.

Я верю, что наше общество можно изменить,

что мы можем жить в мире,

где детское имя
не пишут на футболке или надгробии,

где ценность чьей-то жизни

определяется лишь тем,
что он человек,

в мире, где каждый из нас
может дышать свободно.

Спасибо.

(Аплодисменты)