Что происходит, когда травля в интернете выходит из-под контроля

Долгое время Джон Ронсон радовался тому, что Твиттер дал голос тем, кто не смел его поднять. Социальные сети дали всем нам возможность высказаться и дать отпор несправедливости. Но в процессе всё перевернулось с ног на голову. В своём страстном, красноречивом выступлении Ронсон объясняет, как часто дискуссия превращается в настоящую травлю и что настало время пересмотреть свои подходы к общению с другими людьми в интернете.

В ранние годы своего существования Твиттер
был пространством освобождения от стыда.

Люди выдавали свои
самые сокровенные секреты,

а читающие признавались:
«Боже мой! Я точно такой же или такая же».

Люди без шанса высказаться
осознали, что у них есть голос

и что он силён и выразителен.

Если в газете появлялась колонка
расистской или гомофобной направленности,

мы понимали, что с этим можно покончить.

Мы бы прижали эту газету.

Мы бы ударили из орудия,
которое было у нас, но не у них:

травля в социальных сетях.

Рекламодатели отозвали бы рекламу.

Если сильные мира сего
злоупотребляли властью,

мы призвали их к ответу.

Это было как демократизация правосудия.

Иерархии были сметены.

Мы собирались изменить мир к лучшему.

Вскоре автора научно-популярных
книг по имени Джона Лерер

с позором уличили в плагиате
и фальсификации цитат.

Он места себе не находил от стыда
и раскаяния, сам мне об этом рассказывал.

У него появилась возможность
принести публичные извинения,

выступив на официальном обеде
благотворительного фонда.

Для него это было бы
самым важным выступлением в жизни.

Возможно, на душе у него
стало бы немного легче.

Он знал заранее,

что фонд собирался осуществлять
прямую трансляцию мероприятия.

Однако вплоть до прибытия он не знал,

что рядом с ним будет установлен
гигантский экран с лентой из Твиттера.

(Смех)

И ещё один экран —
перед ним на уровне глаз.

Не думаю, что сотрудники фонда
так поступили из садистских побуждений.

Скорее, они даже и не подозревали,
что в этот самый момент

прелестная наивность Твиттера

столкнулась со всё более
ужасающей реальностью.

Вот такие сообщения из Твиттера
низвергались на него,

пока он пытался извиняться:

«Джона Лерер пытается нас заболтать,
чтобы мы его простили».

(Смех)

Или: «Не верю, что Джона Лереру
бывает стыдно».

Наверное, написавший это
великолепно разбирается в психологии,

раз смог определить подобное
по крохотной фигурке человека за кафедрой.

Или: «Джона Лерер — чёртов псих».

Идея последнего слова показательна:
обесчеловечить того, кого хотим задеть.

Ведь хочется причинить боль,
но не испытывать угрызений совести.

Представьте, если бы так проходил суд:

обвиняемый умолял бы дать ему
возможность исправиться,

а судья орал бы на него:

«Достал! Псих!»

(Смех)

Когда мы смотрим судебные драмы,

мы обычно на стороне
добренького адвоката защиты.

Но дай нам волю — и мы превращаемся
в судей, выносящих смертный приговор.

Власть быстро развращает.

Мы накинулись на Джона за то,
что он злоупотребил своим положением,

но Джона на тот момент уже признал вину,
а мы продолжали «пинать» его

и радоваться про себя,
как мы ему наваляли.

Со временем стала ощущаться
какая-то странная пустота,

если не было повода придраться
к злоупотребившим властью знаменитостям.

День без травли превратился
в бесцельно прожитый день,

когда грызёшь ногти от нечего делать.

Послушайте одну историю.

Она о женщине по имени Джастин Сакко.

Она работала PR-менеджером в Нью-Йорке.
У неё было 170 подписчиков в Твиттере.

Она постила в Твиттер всякие колкие шутки

вроде этой, написанной в самолёте
из Нью-Йорка в Лондон.

[«Стрёмный немец. Летишь первым классом.
На дворе 2014 год! Купи дезодорант».

Мои мысли, вдыхая запах пóта.]

Джастин улыбнулась своему остроумию,
нажала «Отправить» — ноль комментариев.

Ей стало грустно, как бывает всем нам,

когда интернет не похвалит
нас за остроумие.

(Смех)

Полная тишина,
интернет никак не отвечает.

Она приземлилась в Хитроу,
имея немного времени до следующего рейса,

и вот она сочинила
очередную язвительную шутку:

[Лечу в Африку. Надеюсь не подцепить
там СПИД. Шутка. Я же белая!]

Снова смеётся про себя, отправляет твит,
садится в самолёт — ответов нет.

Выключает телефон, засыпает,

просыпается спустя 11 часов,

включает телефон, пока самолёт
выруливает с посадочной полосы,

как вдруг приходит сообщение от кого-то,

с кем она с университета не общалась,

а в нём: «Искренне тебе сочувствую».

Следом — сообщение от лучшей подруги:

«Позвони мне! Срочно!

Твой пост стал первым
в мировом рейтинге Твиттера».

(Смех)

А произошло вот что:
один из её 170 подписчиков отправил твит

журналисту из Gawker, а тот ретвитнул его
своим 15 000 подписчикам.

[А сейчас весёлая шутка от PR-босса IAC.]

Она произвела эффект разорвавшейся бомбы.

Спустя пару недель я говорил
с журналистом из Gawker.

Послал ему имейл,
спросил, что он почувствовал.

Он ответил: «Удовольствие».
И добавил: «Уверен, у неё всё в порядке».

Но у неё всё было далеко
не в порядке, ведь пока она спала,

Твиттер взял её жизнь в оборот
и последовательно её уничтожил.

Вначале нашлись доброхоты:

[Если слова @ДжастинСакко оскорбляют вас,

вместе поможем @CARE
в их работе в Африке.]

[В свете гнусного расистского твита
сегодня жертвую деньги @care.]

Затем появились «просто в шоке»:

[Нет слов от омерзительно
расистского твита Джастин Сакко.

Я просто в шоке.]

Кто был тогда в Твиттере?
Некоторые из вас.

Шутка Джастин заполонила
вашу ленту новостей в Твиттере, как мою?

Мою — весьма.
Я подумал тогда то, что думали все.

А все думали: «Ух ты,
кто-то круто облажался!

Вот и закончилась чья-то сладкая жизнь!»

Я сел в кровати,

положил подушку под голову

и вдруг подумал, что как по мне,
так шутка изначально не была расистской.

Возможно, она не бравировала
своим превосходством,

а высмеивала тех,
кто таким превосходством кичится.

Это вполне в русле комедийной традиции

в духе «Южного парка»,
шоу Колберта или Рэнди Ньюмана.

Может, вина Джастин Сакко лишь в том,
что она не так смешна, как Рэнди Ньюман.

На деле, когда мы встретились с ней
пару недель спустя в баре,

она была попросту раздавлена.

Я попросил её объяснить шутку.

Она сказала: «Жизнь в Америке
загоняет наc в некое неведение о том,

что происходит в странах Третьего мира.

Я пыталась пошутить
на тему этого неведения».

А ведь той ночью одна женщина в Твиттере,
автор из New Statesman, Хелен Льюис, —

она ещё редактировала мою книгу
о публичном позоре, — написала тогда:

«Не думаю, что её шутка
изначально была расистской».

На неё сразу же обрушилась
волна твитов такого плана:

«Ты просто такая же стерва
из высшей расы».

К своему стыду, как она пишет,

она молча наблюдала за тем,
как рушится жизнь Джастин.

Краски сгущались.

[Заявите в полицию
на эту мразь @ДжастинСакко.]

Затем последовали призывы уволить её.

[Удачи с поиском работы
в новом году. #СкороУволят]

Тысячи людей во всём мире решили,

что они обязаны добиться её увольнения.

[@ДжастинСакко это последний твит
в твоей карьере. #ЖальНеЖаль]

Компании также пытались раскрутиться

за счёт скандала с Джастин:

[Когда вам захочется разместить
что-то глупое перед полётом,

убедитесь, что на борту
интернет от @Gogo!]

(Смех)

Многие компании сделали
на этом хорошие деньги.

Раньше имя Джастин искали в Google
обычно около 40 раз в месяц.

В тот месяц, только с 20 декабря
и до конца месяца,

её имя в Google искали аж 1 220 000 раз!

Один интернет-аналитик сказал мне,

что Google заработал
от 120 до 468 тысяч долларов

на скандале с Джастин, а мы —
те, кто писал эти оскорбления, —

не получили ни шиша.

(Смех)

Мы трудились на Google бесплатно,
как какие-то «обзывалы-стажёры».

(Смех)

И вот на сцену выходят тролли:

[Надеюсь, Джастин Сакко
подцепила-таки СПИД. LOL]

Кто-то ещё написал:

«Пусть её изнасилует
кто-нибудь ВИЧ-инфицированный.

Посмотрим, защитит ли
её цвет кожи от СПИДа».

Этот человек высказался в таком духе
без последствий для себя.

Никто его не осудил.

Нам было так весело рушить жизнь Джастин,

а наши мозги, занятые травлей,
так притупились,

что нам было невдомёк наказать того,

кто делал непристойные нападки на Джастин.

Джастин разом сплотила против себя
массу разрозненных группировок,

от доброхотов до тех,
кто за «изнасилуйте эту мразь».

[@ДжастинСакко, надеюсь, тебя уволят!
Ты, выжившая из ума дура...

Давай, всем расскажи,
что в Африке хочешь без резинки.]

Женщинам всегда достаётся похлеще мужчин.

Когда мужчину гнобят,
то это звучит так: «Пусть тебя уволят».

С женщиной же разговаривают так:

«Пусть тебя уволят,
изнасилуют и вырежут матку».

Затем выступили работодатели Джастин:

[IAC о твите @ДжастинСакко:
Это возмутительный комментарий.

Сотрудница сейчас находится
вне зоны доступа.]

И в этот момент гнев
сменяется предвкушением:

[Вот бы увидеть лицо @ДжастинСакко,
когда самолёт сядет

и она проверит почту. #уволена].

[О чёрт, @ДжастинСакко никогда в жизни

ещё так не включала телефон
после полёта.]

[Сейчас увидим, как @ДжастинСакко,
эту мымру, уволят. В прямом эфире.

Она ещё даже не знает, что её уволили.]

Действо разворачивалось весьма занятно:

мы знали нечто, не известное Джастин.

Можете представить себе
более предвзятую ситуацию?

Джастин спала в самолёте
и не имела возможности объясниться.

Именно это и доставляло такое веселье.

В тот вечер в Твиттере мы были
словно малые дети, тянущиеся к ружью.

Кто-то вычислил, на каком
точно самолёте она летела.

Они зашли на сайт с расписанием полётов.

[British Airways, рейс 43.
Прибытие через 1 час 34 минуты.]

По всему миру разошёлся хэштег:

#ДжастинУжеПриземлилась?

[Жесть, кто-то облажался по полной

и ни о чём даже не подозревает.]

[Мне уже пора спать,
но все тут в баре залипли

на #ДжастинУжеПриземлилась?
Не отвернуться, не отойти.]

[#ДжастинУжеПриземлилась? —
крутейшая пятница в моей жизни.]

[А в Кейптауне никто не сгоняет
в аэропорт твитнуть её прилёт?

Эй, народ! Хочу фоток оттуда.]

Догадались? Добровольцы нашлись.

[@ДжастинСакко только что
приземлилась в аэропорту Кейптауна...]

Хотите знать, каково это — обнаружить,

что тебя только что порвали на кусочки
из-за неверно истолкованной шутки

не тролли, а такие вот
добрые люди, как мы?

Вот так это выглядит:

[...Решила для маскировки
надеть солнечные очки.]

Зачем нам это надо?

Я считаю, некоторых это искренне задело,

но для некоторых Твиттер —

словно инструмент взаимного одобрения.

Мы окружаем себя людьми,
чувствующими то же, что и мы,

мы «одобряем» друг друга.

Так приятно это чувство.

А если кто-то нам не угодил,
мы их игнорируем.

А знаете, чему это противоположно?

Это противоположно демократии.

Мы хотели показать, что нам небезразличны
люди, умирающие от СПИДа в Африке.

Наше желание продемонстрировать
сострадание заставило нас совершить

этот далёкий от сострадания поступок.

Меган О'Гиблин написала в «Бостон Ревью»:

«Это не социальная справедливость.
Это — слабительное для эмоций».

За последние три года
я много поездил по миру,

встречался с людьми вроде Джастин Сакко,

и, поверьте мне, таких людей,
как Джастин Сакко, много.

С каждым днём их становится больше.

Им хочется думать,
что у них всё хорошо, но это неправда.

Людям, с кем я знакомился, нанесли травмы.

Они рассказывали мне о депрессии,

беспокойстве и бессоннице,
мыслях о самоубийстве.

Одна женщина, с которой я встретился,
также рассказала мне о неудачной шутке,

после которой она полтора года
не выходила из дома.

До этого она работала со взрослыми,
испытывающими трудности в обучении.

Очевидно, была хорошим специалистом.

Джастин, конечно же, уволили —
ведь этого требовали соцсети.

Но всё обстояло куда хуже.

Она теряла веру в себя.

Она просыпалась посреди ночи
и не могла вспомнить, кто она.

На неё нападали, так как люди сочли,
что она злоупотребила своим положением.

Это кажется более резонным
поводом для нападок,

нежели те, что были раньше,
например, внебрачные дети.

Но словосочетание «злоупотребление
положением» развязывает руки тем,

кто хочет «разорвать на кусочки»
ту или иную жертву.

Это приводит к тому,
что понятие обесценивается.

Мы ведём себя развязно,
наша способность сопереживать,

различать серьёзные и несерьёзные
проступки притупляется.

У Джастин было 170 подписчиков,
и, чтобы сработал этот механизм,

необходим был вброс дезинформации.

Кто-то пустил слух, что она дочь
горнопромышленного магната Десмонда Сакко.

[Не дайте #ДжастинСакко себя одурачить:
у неё папаша миллиардер, имеет шахты.

Ей не стыдно. Как и её папочке.]

Я лично думал, что это правда,

пока на нашей с Джастин встрече
я не спросил её об отце-миллиардере.

Она ответила: «Отец торгует коврами».

Я вспоминаю ранние годы Твиттера,

когда одни люди выдавали
свои сокровенные тайны,

а другие обычно говорили:
«Боже мой! Я в точности такой же».

В наши дни объявлена охота
за грязными секретами.

Можно вести нормальную, честную жизнь,

но что-то, невпопад сказанное в Твиттере,
может раздуть из мухи слона,

стать ключиком
к потаённому злу внутри вас.

Возможно, в мире
существует два типа людей:

те, кому важнее люди, а не идеология;

и те, кому важнее идеология, а не люди.

Мне важнее люди, а не идеология.

Но сейчас время,
когда «идеологи» побеждают.

Они создают сцену для постоянных,
искусственно создаваемых коллизий,

в которых кто-то либо славный герой,

либо омерзительный злодей,

хотя мы и знаем, что люди
не такие на самом деле.

А правда в том, что мы и умны, и глупы;

мы — нечто среднее.

Социальные сети сделали
великое дело — дали голос тем,

кто не имел возможности высказаться.

Однако мы сейчас создаём
общество всеобщей слежки,

и чтобы выжить в нём,
надо помалкивать, как и раньше.

Давайте не будем молчать.

Спасибо за внимание.

(Аплодисменты)

Бруно Джуссани: Спасибо, Джон.

Джон Ронсон: Спасибо, Бруно.

БД: Не уходи.

В истории Джастин меня поражает то,

что если сегодня задать
в поисковике Google её имя,

то на 100 страницах поиска
будут ссылки на эту историю

и ничего о ней самой.

В вашей книге вы приводите другую историю

другой жертвы, которая наняла
фирму по репутационным рискам,

и они создали блоги и разместили милые,
невинные истории о любви к котикам,

каникулах и прочем,
что отодвинуло скандал

с первых десятков страниц в Google,
впрочем, ненадолго.

Спустя несколько недель ссылки вновь
вернулись в верхние строки результатов.

Это заранее проигранное сражение?

ДР: Знаете, я считаю,
что наилучшая стратегия,

когда сталкиваешься с подобного рода
нечестным и неоднозначным осуждением, —

не побояться выступить в открытую,
потому что, я думаю, самое худшее

в истории с Джастин то, что никто
её не поддержал, все были против.

Это оставляет глубокие раны,

когда десятки тысяч людей
говорят, что тебе не жить.

Но когда в подобной истории сталкиваются
множество точек зрения, как в демократии,

когда люди обсуждают проблему,
думаю, это наносит меньший вред.

Поэтому, я верю, таков путь вперёд.

Но это непросто, ведь если решишься
за кого-то заступиться,

этот процесс крайне неприятен.

БД: Поговорим о вас.

Вы заступились, написали книгу.

Кстати, всем обязательно
надо её прочесть, поняли?

Вы заступились, так как книга
проливает свет на тех, кто оскорблял.

Полагаю, вы столкнулись не с самым
тёплым приёмом в Твиттере.

ДР: Да, для кого-то
это было как гвоздь в...

(Смех)

Я бы не хотел говорить только об этом,

поскольку многие всё поняли,
и книга им понравилась.

Но да, 30 лет я писал
о злоупотреблении властью,

и когда я рассказывал
о высокопоставленных военных

или о фармакологическом бизнесе,
все мне рукоплескали.

Как только я сказал, что сейчас данной нам
властью злоупотребляем мы с вами,

сразу посыпались обвинения, мол, я расист.

БД: Вчера за ужином

вы параллельно вели две дискуссии.

Во время одной вы общались
с людьми за столом —

всё было чинно,
общение было конструктивным.

А во время второй, по телефону,

постоянно шёл поток оскорблений.

ДР: Да. Вчера у нас был ужин TED.

Мы беседовали, всё было мило и душевно,
и вот я решил посмотреть Твиттер.

Кто-то написал: «Ты — белый подонок».

Затем я продолжил
приятный разговор за столом,

опять проверил Твиттер,

кто-то написал, что из-за таких, как я,
жить на земле погано.

Мой друг Адам Кёртис сказал,

что, может быть, интернет —
это как фильм ужасов 80-х годов,

в котором все орут друг на друга,

потом начинается перестрелка,

а потом все переселяются
куда побезопаснее.

И я начинаю думать,
что это было бы очень хорошим решением.

БД: Джон, спасибо.
ДР: Спасибо, Бруно.

(Аплодисменты)