Наша нездоровая одержимость выбором

Мы сталкиваемся с бесконечной цепью принимаемых нами решений, вызывающей в нас беспокойство, вину и муки ущербности, что, может, мы делаем неверный выбор. Но философ Рената Салецл спрашивает: Возможно ли, что личностный выбор уводит нас от чего-то большего — нашей силы как социальных мыслителей. Это смелый призыв перестать так серьёзно относиться к личному выбору и сфокусироваться на выборе, который мы делаем коллективно.

Готовясь к своему выступлению,

я поискала несколько цитат,

которыми могу с вами поделиться.

Хорошие новости: я нашла три,

какие мне особенно понравились.

Первая — Сэмюэля Джонсона, сказавшего:

«Делая выбор в жизни,

не забывай жить».

Вторая принадлежит Эсхилу,
который напоминает:

«Счастье — это выбор, требующий усилия».

И третья сказана Граучо Марксом:

«Я никогда не соглашусь
стать членом клуба,

который даже меня
готов принять в свои члены».

Теперь плохие новости:

я не знала,

какую из них для вас выбрать.

Знакомая тревога выбора.

Сегодня, во времена
постиндустриального капитализма,

выбор, вместе с личной свободой

и идеей самореализации,

достигла уровня идеала.

Вместе с тем, мы также верим

в бесконечный прогресс.

Но обратная сторона этой идеологии —

усиление страха,

чувства вины,

ущербности,

ощущения неправильности
собственного выбора.

К несчастью, эта идеология личного выбора

не позволяет нам думать
о социальных переменах.

Кажется, что эта идеология

весьма эффективна
в усыплении внутри нас

политических и социальных мыслителей.

Вместо социального анализа

мы всё глубже и глубже
уходим в самоанализ,

иногда до состояния саморазрушения.

Как же получается, что идеология выбора

до сих настолько сильна

даже среди людей,

у которых не так много вариантов.

Как случилось, что даже бедные люди

в большой степени увлечены идеей выбора,

своего рода рациональной идеей выбора,

популярной в мире?

Эта идея успешна

в открытии пространства для мыслей

о некотором воображаемом будущем.

Позвольте, приведу пример.

Моя подруга Маня,

будучи студенткой
университета в Калифорнии,

работала

на автомобильного дилера.

Когда Маня встречала обычного клиента,

она расспрашивала его

о его образе жизни,

сколько он был готов потратить,

сколько у него детей,

для чего нужен автомобиль?

Обычно они приходили
к оптимальному выбору

идеального автомобиля.

Прежде чем клиент Мани уйдёт домой

всё обдумать,

она говорила ему:

«Автомобиль, что вы покупаете идеален,

но через пару лет,

когда ваши дети разъедутся,

а у вас будет чуть больше денег,

вот этот автомобиль будет идеальным.

Но то, что вы приобретаете сейчас,
великолепно».

Большинство клиентов Мани,

возвращающихся на следующий день,

покупали другой автомобиль,

тот, который не был им нужен,

стоивший слишком дорого.

Маня так преуспела в продаже автомобилей,

что вскоре начала продавать самолёты.

(Смех)

Такое знание человеческой психологии

хорошо подготовило её
к настоящей работе —

психоаналитика.

Почему её клиенты
были так иррациональны?

Успех Мани в том, что она могла

создать в их воображении картину

идеализированного будущего,

их собственный образ,

когда они более успешны, более свободны,

и для них выбор того другого автомобиля

был как будто приближением
к этому идеалу,

в котором Маня как будто их уже видела.

Мы редко принимаем
полностью рациональные решения.

На выбор влияет наше подсознание,

наше общество.

Часто мы выбираем, предполагая,

что другие будут думать

о нашем выборе.

Также мы выбираем,

смотря на то,
что выбирают остальные.

Ещё мы угадываем
социально приемлемый выбор.

Потому, даже после того,
как выбор сделан,

например, куплен автомобиль,

мы продолжаем читать

отзывы об автомобилях,

будто всё ещё пытаясь убедить себя,

что сделали верный выбор.

Делать выбор —
провоцирующий тревогу процесс.

Выбор завязан с рисками, потерями.

Он чрезвычайно непредсказуем.

По этой причине всё больше проблем

возникает у людей,

и они не выбирают ничего.

Недавно я была на свадебном торжестве

и встретила молодую красивую женщину,

которая тут же стала рассказывать мне
о её страхе перед выбором.

Она сказала: «Мне потребовался месяц,

чтобы решить, какое платье надеть».

Затем она продолжила:
«Неделями я искала отель,

в котором остановлюсь на одну эту ночь.

А теперь мне нужно выбрать
донора спермы».

(Смех)

Я посмотрела на неё в шоке:

«Донора спермы? Зачем же так спешить?»

Она ответила:
«Мне стукнет 40 в конце этого года,

а я всегда была плоха в выборе мужчины».

Выбор, так как он связан с риском,

провоцирует страх.

Известный датский философ

Сёрен Кьеркегор

указал на то, что страх

связан с вероятностью вероятности.

Сегодня нам кажется,
что мы можем предотвратить риски.

Есть всевозможные анализы рынка,

прогнозы будущих заработков.

Даже на рынке, где всё связано

с вероятностью, случайностью, мы считаем,
что можем рационально

спрогнозировать его движение.

Выбор становится весьма травмирующим.

В прошлом году мой друг Бернард Харкур

организовал мероприятие
в Университете Чикаго —

конференцию по идее вероятности.

Мы вместе были в экспертной группе,

и прямо до чтения своих работ —

мы не знали работ друг друга —

мы решили серьёзно рискнуть.

Мы сообщили аудитории:

то, что они сейчас услышат, —

случайный доклад,

смесь двух,

содержание которых вместе мы не знали.

Так мы провели конференцию.

Бернард читал свой первый параграф,

я — свой первый,

Бернард читал второй,

и я второй —

и так до конца докладов.

Вы удивитесь,

что большая часть аудитории

не ощутила прослушанное,

как абсолютно случайной подборкой работ.

Они не могли поверить,

что мы, с позиции

авторитетных профессоров,

могли всерьёз провести
такой эксперимент.

Они сочли, что мы
подготовили доклад вместе

и просто пошутили,
будто читаем хаотично.

Мы живём во времена
с огромными объёмами информации,

массивными данными,

большими знаниями о том,
что происходит внутри нашего тела.

Мы расшифровали гены,

знаем о мозге больше, чем раньше.

Но на удивление всё больше людей

закрывают глаза на эти знания.

Невежество и отрицание на подъёме.

По отношению
к текущему экономическому кризису,

мы думаем, что просто проснёмся,

и всё будет, как раньше,

и никакие политические
или социальные перемены не нужны.

В отношении экологического кризиса,

мы считаем, что прямо сейчас
ничего делать не нужно,

или что другим следует
сначала действовать, а не нам.

Или даже когда
экологический кризис наступает,

как катастрофа на Фукусиме,

часто люди, живущие
в одной и той же обстановке,

с одинаковым объёмом информации,

половина из них
будет озабочена радиацией,

а половина — будет это игнорировать.

Психоаналитикам хорошо известно,

что, к удивлению,

у людей нет страсти к знаниям,

но есть страсть к незнанию.

Что это значит?

Скажем, когда перед нами

угрожающая жизни болезнь,

многие знать об этом не хотят.

Они предпочтут отрицать болезнь.

Потому и не разумно информировать их,

если они не спрашивают об информации.

На удивление, исследования показывают,

что иногда отрицающие
собственное заболевание люди

живут дольше тех,
кто рационально выбирает

наилучшее лечение.

Это незнание всё же не так услужливо

на социальном уровне.

Когда нам неизвестно
направление наше движения,

может быть нанесён
серьёзный социальный ущерб.

Вдобавок, сегодня кроме незнания

перед нами

есть и своего рода очевидность.

Французский философ

Луи Альтюссер
отметил, что идеология

функционирует образом, создающим

завесу очевидности.

До проведения какого-либо
социального анализа

прежде необходимо
приподнять эту завесу очевидности

и продумать всё несколько иначе.

Если вернуться к этой идеологии

индивидуального, рационального выбора,

такой популярной,

то именно здесь

нужно приподнять очевидность

и подумать иначе.

Для меня вопрос зачастую таков:

почему мы до сих пор принимаем идею
самореализовавшегося человека,

на которой с самого начала
основывался капитализм?

Почему мы считаем себя такими мастерами

собственной жизни,
способными рационально

делать лучший, идеальный выбор,

что не принимаем потери и риски?

Меня по-настоящему шокирует
видеть очень бедных людей,

например, не поддерживающих идею

более высокого налогообложения богатых.

Очень часто их мышление

похоже на лотерейное.

Может, они и не думают,
что станут богаты в будущем,

но, может они думают, что их сын

станет следующим Биллом Гейтсом.

А кто хочет брать налоги
с собственного ребёнка?

Для меня вопрос,

почему люди без медицинской страховки

не поддерживают
бесплатное здравоохранение?

Иногда они не поддерживают это,

опять же, из-за идеи выбора,

но ведь у них не из чего выбирать.

Маргарет Тэтчер здорово сказала,

что такой вещи, как общество,
не существует.

Нет общества, есть личности

и их семьи.

К несчастью, эта идеология
до сих хорошо работает,

почему бедные люди и стыдятся

своей бедности.

Можно бесконечно
чувствовать себя виноватым

за принятие неверных решений,

из-за которых не преуспел в жизни.

Мы боимся, что мы недостаточно хороши.

Потому и работаем очень много:

сверхурочно на работе

и не менее сверхурочно
над переделкой самих себя.

Когда мы обеспокоены выбором,

иногда мы легко отдаём
свою власть выбора в чужие руки.

Мы прислушиваемся к гуру,

говорящему нам что делать,

терапевту по самосовершенствованию

или поддерживаем тоталитарного лидера,

у которого, кажется, нет сомнений в том,
какой выбор сделать,

а просто знает.

Меня часто спрашивают:

«Чему вы научились, изучая выбор?»

Действительно,
кое-чему важному я научилась.

Говоря о выборе, я перестала

принимать его слишком близко,
слишком серьёзно.

Во-первых, я осознала,
что многие принятые мной решения

не рациональны.

Они завязаны с моим подсознанием,

догадками того, что выбирают другие,

или какой выбор социально приемлем.

Я выступаю за идею,

что нам следует мыслить шире

личностного выбора,

что важно переосмыслить
социальный выбор,

так как эта идеология личностного выбора
усмирила нас.

Она помешала нам думать
о социальных переменах.

Мы так много времени провели,
выбирая всё под себя,

едва реагируя на возможные

коллективные решения.

Не нужно забывать, что выбор

всегда связан с переменой.

Мы можем осуществлять
личностные перемены,

но также и социальные.

Можно выбрать иметь больше волков.

Можно выбрать изменить
окружающую среду,

чтобы стало больше пчёл.

Можно выбрать иметь разные
рейтинговые агентства.

Можно выбрать
контролировать корпорации

вместо того, чтобы позволять им
контролировать нас.

У нас есть возможность
вносить перемены.

Я начала с цитаты Сэмюэля Джонсона,

сказавшего, что когда мы
делаем выбор в жизни,

нам не следует забывать о самой жизни.

Наконец, вы видите,

что у меня был выбор

из трёх цитат, с которых

я хотела начать свой выступление.

У меня был выбор —

такой же, как и у нас,
как у нации, как у людей

тоже есть для того,
чтобы переосмыслить,

в каком типе общества
мы хотим жить в будущем.

Спасибо.

(Аплодисменты)