Разве не каждый заслуживает шанса на хорошую жизнь?

По всему миру стремления растут как никогда, в большинстве случаев благодаря смартфонам и интернету. Но что последует за каждым желанием, возможность или разочарование? Как президент Группы Всемирного банка Джим Ён Ким хочет покончить с крайней бедностью и поддержать совместное процветание. Он делится тем, как его организация работает для улучшения здоровья и финансового будущего людей в беднейших странах с помощью увеличения инвестирования в развитие и снижения рисков.

Я хотел бы поделиться с вами

своим опытом последних пяти лет,

в течение которых мне
посчастливилось побывать

во многих беднейших странах мира.

Эту картину я наблюдаю всегда и везде,

те ребята смотрят на смартфон,

который имеет огромнейшее влияние
даже в самых бедных странах.

Я сказал своей команде,

что то, что я вижу, — это рост
стремлений по всему миру.

Мне кажется, стремления
на самом деле сближаются.

Я попросил команду экономистов
изучить это поподробнее.

Так ли это?

Неужели стремления становятся
схожими по всему миру?

Они изучили такие данные, как опрос
Гэллапа по удовлетворённости жизнью,

и узнали, что при доступе к интернету

люди больше довольны жизнью.

Но есть и другая важная вещь —

ваш ориентировочный доход,

то есть доход, с которым вы
сравниваете свой собственный,

тоже растёт.

К примеру, если ориентировочный
доход нации

вырастает на 10%

по сравнению с другими странами,

тогда в среднем

собственные доходы людей
должны вырасти хотя бы на 5%,

чтобы поддержать прежний
уровень удовлетворённости.

А в случае более низких
процентилей по доходу

ваш доход должен увеличиться ещё больше:

при 10%-ном росте ориентировочного дохода

он должен вырасти где-то на 20%.

А при таком росте стремлений

главный вопрос звучит так:

окажемся ли мы в такой ситуации,

когда стремления тесно
связаны с возможностями

и появляется динамика
и экономический рост,

как это случилось в стране,
откуда я родом, в Корее?

Или стремления будут
оканчиваться разочарованием?

Это важный вопрос,
потому что между 2012 и 2015 годами

террористические атаки возросли на 74%.

Количество смертей от терроризма
выросло на 150%.

Сейчас 2 миллиарда людей

живут в условиях нестабильности,
конфликтов, жестокости,

и к 2030 году в подобных условиях окажутся

более 60% беднейшего населения планеты.

Так что же делаем мы
для осуществления этих стремлений?

Если ли у нас новые идеи

касательно того, как нам их осуществить?

Потому что если нет,
то меня это чрезвычайно тревожит.

Желания растут как никогда
благодаря появлению доступа в интернет.

Все знают, как кто живёт.

Но выросла ли так же наша способность

удовлетворять эти стремления?

Чтобы добиться понимания,

я бы хотел поделиться с вами
своей личной историей.

Это не моя мама,

но во время Корейской войны

моя мама буквально взяла

свою младшую сестру себе на спину

и прошагала по меньшей мере часть пути,

чтобы сбежать из Сеула.

После серии чудес

мои мать и отец получили стипендию
для того, чтобы уехать в Нью-Йорк.

Они как раз там встретились
и там же поженились.

Мой отец тоже был беженцем.

В 19 лет он оставил свою семью
в северной части Кореи,

бежал за границу

и больше никогда их не видел.

Когда они жили в Нью-Йорке после свадьбы,

отец работал официантом
в ресторане Патриции Мёрфи.

Их стремления выросли.

Они поняли, каково это жить
в таком месте, как Нью-Йорк

в 1950-е годы.

Позже, после рождения брата,
они вернулись в Корею,

и, по воспоминаниям, наша жизнь
была похожа на идиллию.

Но в то время Корея была

одной из беднейших стран в мире,

и там случился политический переворот.

На улице недалеко от нашего дома
всё время проходили демонстрации

студентов, протестовавших
против военной администрации.

В то время

амбиции Всемирного банка — организации
под моим текущим управлением —

были слишком низки для Кореи.

Они считали, что без иностранной
помощи Корее будет трудно

удовлетворить больше,
чем самые базовые нужды людей.

Ситуация была такова:
Корея в тяжёлом положении,

а мои родители знали, что за жизнь
в Соединённых Штатах.

Они там поженились, там родился мой брат.

И они чувствовали, что чтобы дать нам шанс

достичь их стремлений касательно нас,

нужно вернуться обратно в США.

Мы вернулись.

Сначала поехали в Даллас.

Мой отец заново получил
степень и звание зубного врача.

Все наши переезды закончились в Айове.

В Айове мы выросли.

И в Айове мы прошли
все ступени образования.

Я окончил там школу, колледж.

И в один день, который
я никогда не забуду,

отец забрал меня по окончании
второго года обучения в колледже

и повёз домой на машине,

и он спросил: «Джим,
к чему ты стремишься?

Что ты хочешь изучать?
Чем ты хочешь заниматься?»

И я начал: «Пап...»

Дело в том, что моя мама была
философом и воспитала нас в идеях

протеста и социальной справедливости,

и я сказал: «Папа, я собираюсь изучать
политику и философию,

и я собираюсь стать
частью политического движения».

Мой отец, корейский дантист,

медленно отъехал к обочине дороги...

(Смех)

Посмотрел на меня и сказал:

«Джим, окончи клиническую ординатуру
и изучай потом что угодно».

(Смех)

Я рассказывал эту историю раньше
в основном азиатской аудитории —

никто не смеялся. Просто качали головой.

Конечно.

(Смех)

(Аплодисменты)

К сожалению, отец умер достаточно рано —

30 лет назад в возрасте 57 лет,

сколько как раз сейчас мне.

Когда он умер во время моего обучения
в медицинской аспирантуре —

видите ли, я всё-таки пошёл
на медицину и антропологию

и изучал обе эти науки в аспирантуре.

Примерно тогда я встретил двух людей:

Офелию Даль и Пола Фармера.

Пол и я учились на том же курсе,

изучали медицину,

одновременно получая
кандидатскую по антропологии.

И мы начали задавать себе
довольно фундаментальные вопросы.

Для людей, получивших возможность
изучать медицину с антропологией, —

я происходил из семьи беженцев.

Пол же вырос буквально в автобусе
на болоте во Флориде.

Он любил называть себя
«белым голодранцем».

И вот у нас появилась такая возможность,

и мы задались вопросом:

что же мы призваны делать?

Учитывая наше до смешного
превосходное образование,

в чём состоит наша
ответственность перед миром?

И мы решили, что нужно
создать организацию

«Партнёры во имя здоровья».

Кстати, об этом сняли фильм.

(Аплодисменты)

Это просто великолепный
фильм под названием

«Bending the Arc» [«Сгибая дугу»].

Он был показан в Сандансе
в прошлом январе.

Джефф Сколл здесь.

Джефф — один из тех,
кто приложил к этому руку.

И мы начали думать о том,
что нам потребуется для того,

чтобы наши стремления достигли уровня

некоторых из беднейших общин в мире.

Это мой самый первый визит
на Гаити в 1988 году,

и в 1988 году мы разработали
что-то типа кредо компании,

поставив себе целью создание
приоритетного обслуживания для бедных

в сфере здоровья.

Это занимало много времени,
а мы были аспирантами по антропологии.

Мы читали Маркса от корки до корки.

Хабермаса. Фернанда Броделя.

Мы читали всё,

а нам надо было остановиться на чём-то,
чтобы структурировать нашу работу.

Итак, мы назвали это «О для Б» —

приоритетное обслуживание для бедных.

Об этом приоритетном
обслуживании важно знать,

чем оно не является.

Это не льготная возможность удовлетворить
ваши собственные героические амбиции.

Это не опция для воплощения

вашей собственной идеи о том,
как вырвать бедных из бедности.

Это не для вашей собственной организации.

И самое сложное в том,

что это не для ваших бедняков.

Это для всех бедняков.

Так чем же мы занимаемся?

Ну, на Гаити мы начали строить...

Каждый говорил нам,
что будет экономнее просто

сосредоточиться на программе
прививок и, может, питания.

Но в чём жители Гаити больше всего
нуждались, так это в госпитале.

Им нужны были школы.

Они хотели обеспечить
своих детей возможностями,

о которых они слышали
от кого-то ещё, от родственников,

например, тех, кто ездил в США.

Как и мои родители. они хотели
такого же рода возможностей.

Я их распознал.

И мы это сделали. Построили больницы.

Обеспечили их образованием.

Мы делали всё, что могли, чтобы
попытаться дать им эти возможности.

Ещё более глубокий опыт я приобрёл

в составе «Партнёров во имя здоровья»
вот в этой общине Карабаийо

в северных трущобах Лимы в Перу.

И в этой общине

мы начали с того, что ходили
по домам и говорили с людьми,

и обнаружили вспышку эпидемии туберкулёза,
устойчивого к традиционным препаратам.

Это Мелкиадес.

В то время Мелкиадесу было около 18 лет,

он болел очень тяжёлой формой
устойчивого к лекарствам туберкулёза.

Все гуру мира по всемирному здоровью

сказали, что лечить такой
туберкулёз нерентабельно.

Это слишком сложно. Слишком дорого.

У вас не получится. Это невозможно.

И вдобавок, они начинали злиться на нас,

для них это было как:

«Если бы это было реально,
мы бы это уже сделали.

Кем вы себя возомнили?»

В основном это были люди
из Всемирной организации здравоохранения,

а больше всего мы боролись

с Группой Всемирного банка.

В итоге мы сделали всё,
что было в наших силах,

чтобы убедить Мелькиадеса
принимать лекарства,

так как это правда было трудно.

Не раз во время лечения
его семья говорила:

«Знаете, лечение Мелькиадеса
так нерентабельно,

почему вы не вылечите кого-нибудь ещё?»

(Смех)

Я не видел Мелькиадеса около 10 лет,

и на ежегодной встрече в Лиме

пару лет назад

съёмочная группа нашла его,

и вот мы встретились.

(Аплодисменты)

Он стал чем-то вроде звезды СМИ,
потому что приходит на показы фильма

и знает, как наработать аудиторию.

(Смех)

Но как только мы победили —

а мы всё-таки победили в том споре.

Вы должны лечить туберкулёз,
устойчивый к лекарствам.

Мы слышали те же самые аргументы
в начале 2000 годов о ВИЧе.

Все ведущие мировые эксперты
по здоровью в мире сказали,

что вылечить ВИЧ
в беднейших странах невозможно.

Слишком дорого, слишком сложно,
этого сделать нельзя.

Лечить устойчивый к лекарствам туберкулёз

гораздо сложнее.

И мы видели таких пациентов.

Джозеф Джён.

Джозеф Джён тоже никогда не упоминал
о нерентабельности своего лечения.

Несколько месяцев лечения,
и вот как он стал выглядеть.

(Аплодисменты)

Мы назвали это эффектом Лазаря
при лечении ВИЧ.

Джозелина пришла к нам такой.

Вот так она выглядела
через несколько месяцев.

(Аплодисменты)

Мы спорили и боролись, как мы думали,

с организациями, продолжавшими
утверждать о нерентабельности идеи.

Мы говорили: «Нет,

приоритетное обслуживание для бедных
требует от нас роста наших стремлений

для поднятия стремлений бедняков».

И нам говорили, что это классная идея,
но нерентабельная.

С тем же упорством, с каким мы управляли
«Партнёрами во имя здоровья»,

мы написали книгу против Всемирного Банка,

в которой говорится,
что так как Всемирный Банк

слишком сконцентрирован
лишь на экономическом росте

и заявляет, что государствам
придётся урезать бюджет

и выделять меньше на здравоохранение,
образование и социальное обеспечение,

мы считаем это в корне неправильным.

И мы спорили со Всемирным банком.

И тут случилась невероятная вещь.

Президент Обама выдвинул меня
на пост главы Всемирного банка.

(Аплодисменты)

Когда я приступил к процессу контрольной
проверки с командой президента Обамы,

они прочли каждую страницу книги
«Dying for Growth» [«Умереть за рост»].

Я спросил: «Это, наверное, всё, да?

Теперь вы меня отклоните?»

Мне говорят: «Нет, нет, нет,
всё в порядке».

Я был назначен

и переступил порог Всемирного банка
в июле 2012 года,

а на стене висела табличка со словами:
«Наша мечта — это мир без бедности».

Через несколько месяцев после того
мы превратили это в цель:

покончить с крайней бедностью к 2030 году,

помочь общему процветанию.

Этим мы во Всемирном банке
сейчас и занимаемся.

Я чувствую, как я внёс
приоритетное обслуживание для бедных

в Группу Всемирного банка.

(Аплодисменты)

Но это же TED,

поэтому я бы хотел поделиться
некоторыми опасениями,

а затем сделать предложение.

Четвёртая промышленная революция,

о которой вы знаете больше, чем я,

внушает мне некоторые опасения.

Мы всё время слышим
о безработице. Вы это все слышали.

Наши данные предполагают, что две трети

ныне существующих работ
в развивающихся странах

будут потеряны из-за автоматизации.

Придётся эти места скомпенсировать.

Один из способов это сделать —

это превратить медработников низшего звена
в формальную рабочую силу.

Вот что мы хотим сделать.

(Аплодисменты)

Мы думаем, что цифры сойдутся,

как только увеличится эффект от лечения
на общее состояние здоровья и занятость,

мы сможем их обучать,

повышать их социальные навыки

для того, чтобы становились работниками,
оказывающими большое влияние, —

и это может стать одной из ныне
сильнорастущих областей.

Но вот что меня волнует:

сейчас мне совершенно ясно,
что работы будущего

будут всё больше зависимы от информатики,

при этом сейчас кризис
отставания в развитии у детей.

Вот фотографии, которыми
поделился с нами Чарлз Нельсон

из Гарвардской Медшколы.

Эти фотографии с одной стороны,
слева, демонстрируют

трёхлетнего ребёнка
с замедленным развитием

из-за недостаточного питания и стимуляции.

А с другой стороны виден,
конечно же, здоровый малыш

со всеми нейронными связями.

Эти нейронные связи важны,

потому что они — определяющее
человеческого капитала.

Мы знаем, что можем
уменьшить эти тенденции.

Мы можем быстро уменьшить
процент отстающих в развитии детей,

но если этого не сделать, то тогда
каким образом Индия, где 38% таких детей,

сможет иметь конкурентноспособную
экономику будущего,

если у 40% её будущей рабочей силы
не будет достаточного образования

и, соответственно,
экономического благополучия,

чтобы обеспечить рост страны в целом?

Итак, что мы собираемся делать?

78 триллионов долларов —
это размер мировой экономики.

8,55 триллионов долларов — это только
облигации с негативной процентной ставкой.

Это означает, что вы отдаёте свои деньги
Центральному Банку Германии

и затем оплачиваете их хранение.

Это вклад с процентной
ставкой ниже нуля.

24,4 триллиона в низкопроцентных
государственных облигациях.

И 8 триллионов в руках богатых людей,

лежащие под их большими матрасами.

Что мы пытаемся сделать, это использовать
наши собственные инструменты —

и на секундочку, речь идёт

о первоубыточных долговых
обязательствах государства,

о снижении рисков
комбинированного финансирования,

о страховке от политического риска,

усилении кредита —

все те вещи, о которых я узнал
в Группе Всемирного банка

и которые богачи используют каждый день,
чтобы обогатиться дальше,

но которые мы не использовали
так агрессивно ради бедных,

чтобы приносить капитал.

(Аплодисменты)

Так как это работает?

Можете ли вы привести игроков
из частного сектора в страну,

чтобы всё заработало?

Мы делали так пару раз.

Это замбийский Scaling Solar.

Это павильонное решение
от Всемирного банка,

где мы вступаем и делаем всё что нужно

для привлечения инвесторов
частного сектора.

В этом случае Замбия перестала
тратить на электричество

25 центов за киловатт в час.

Делая простые вещи: устраивая аукцион,

меняя какие-то принципы,

мы смогли уменьшить стоимость.

Наименьшая цена против

25 центов за киловатт в час для Замбии?

Минимальная стоимость стала 4,7 центов
за киловатт в час. Это возможно.

(Аплодисменты)

Но вот вам моё предложение.

Это из группы под названием Zipline,

классной компании, они буквально гении.

Они придумали, как
использовать дроны в Руанде.

Тут я запускаю дрон в Руанде,

который доставляет кровь
в любое место в стране

меньше чем за час.

Так мы спасаем жизни,

эта программа спасла жизни...

(Аплодисменты)

Программа принесла прибыль Zipline

и сэкономила огромные
суммы денег для Руанды.

Вот что нам нужно, и нужно от всех вас.

Я прошу вас, выкройте
немного времени в головах,

чтобы подумать о технологии,
над которой вы работаете,

ваших стартапах, вашем дизайне.

Подумайте немного и поработайте с нами,

чтобы понять, можем ли мы придумывать
такие необычные взаимовыгодные решения.

Покидая вас, расскажу последнюю историю.

Я был в Танзании, в школьном классе.

Смотрите, вот я в классе
с 11-летними ребятами.

Я спросил их, как обычно:

«Кем вы хотите стать, когда вырастете?»

Двое подняли руки и сказали:

«Я хочу быть президентом
Всемирного банка».

(Смех)

Прямо как и вы, моя команда
и их учителя засмеялись.

Но я остановил их.

Я сказал: «Послушайте мою историю.

Когда я родился в Южной Корее,
всё выглядело именно так.

Вот откуда я родом.

И когда мне было три года,

в детском саду,

не думаю, что если бы президент
Всемирного банка Джордж Дэвид Вудс

тогда приехал в Корею
и вошёл ко мне на урок,

то подумал бы,

что будущий президент Всемирного банка

сидит в том классе.

Не давайте никому говорить вам,

что вы не можете стать
президентом Всемирного банка».

Спасибо.

(Аплодисменты)

Разрешите разъяснить вам кое-что.

Я из страны, которая когда-то
была беднейшей в мире.

Я президент Всемирного банка.

Я не могу и не буду
закрывать за собой дверь.

Это срочно.

Стремления растут.

Растут везде.

Люди в этой аудитории, работайте с нами.

Мы знаем, что можем найти
такие же решения, как Zipline,

и помочь бедным перепрыгнуть в лучший мир.

Но этого не случится, пока
мы не будем работать вместе.

Будущие вы — и особенно
это важно для ваших детей —

будущие вы

будете зависеть от того, сколько труда
и сострадания мы приложим

для уверенности в том, что будущие мы
обеспечиваем равенство возможностей

для каждого ребёнка в мире.

Большое спасибо!

(Аплодисменты)

Спасибо. Спасибо. Спасибо.

(Аплодисменты)

Крис Андерсон: Можно подумать,

что люди удивлены услышать
такое выступление

от президента Всемирного банка.

Это супер.

Я бы предложил вам внести
немного конкретики в ваше предложение.

В этой аудитории много
инвесторов и предпринимателей.

Каким будет ваше партнёрство?
Что вы предлагаете?

Джим Ён Ким: Можно
я позанудствую на секунду?

КА : Да, конечно.
ДЁК: Вот что мы сделали.

Страховые компании никогда
не инвестируют в развивающиеся страны,

например, потому что
не могут так рисковать.

Они хранят деньги для тех,
кто платит за страховку.

Мы добились того, что Swedish
International Development Association

дала нам немного денег,

мы собрали ещё денег, 100 миллионов,

смирились с первой потерей,
а именно — если дело не пойдёт,

мы проглотим 10%-ные потери,

но остальные из вас будут в порядке.

Это создало 90%-ный «ломоть», долю

инвестиционного уровня ВВВ,
и компании-инвесторы вложились.

Что касается нас, что мы делаем —
это берём наши государственные средства

и используем их для уменьшения
рисков конкретных инструментов,

чтобы привлечь людей извне.

Поэтому все, кто сидит
на триллионах долларов наличными,

приходите к нам, ладно?

(Смех)

КА: И что вы конкретно ищете,
так это заявки на инвестиции,

создающие занятость?

ДЁК: Совершенно верно.

Такие будут, например, в инфраструктуре,
которая генерирует энергию,

строит дороги, мосты, порты.

Всё это необходимо
для создания рабочих мест,

но что мы также говорим,

это что вы можете подумать, что технология

или бизнес, над которыми вы работаете,

могут не иметь практического
применения в развивающемся мире,

но посмотрите на Zipline.

У них получилось

не только из-за качества технологии.

Это потому, что они начали
заниматься руандцами достаточно рано,

используя искусственный интеллект —

кстати, в Руанде отличный интернет —

но эти штуки летают
совершенно сами себе.

Мы можем помочь вам сделать это.
Мы предоставим контакты.

Мы даже профинансируем.
Поможем вам это сделать.

КА : Сколько капитала
Всемирный банк готов выделить

для поддержания таких попыток?

ДЁК: Крис, вы всегда заставляете
меня пойти на что-то такое.

КА: И навлечь на вас неприятности.
ДЁК: Мы собираемся сделать так.

У нас есть 25 млрд в год.
Их мы инвестируем в бедные страны,

беднейшие страны.

Вкладывая деньги в последующие три года

по 25 миллиардов в год,

нам с вами нужно подумать о том,

как эффективнее использовать те средства.

Я не могу назвать конкретную цифру,
это зависит от качества идей.

Так что делитесь с нами идеями,

и я не думаю, что финансирование
станет проблемой.

КА: Отлично, вы услышали
это от него самого.

Джим, спасибо большое.
ДЁК: Спасибо вам.

(Аплодисменты)