Сложно вернуться с войны в расколотое общество

Себастьян Джангер видел войну своими глазами и знает, какие психологические травмы она наносит солдатам. Однако он говорит о другой причине, по которой ветеранам войны сложно вернуться к гражданской жизни: опыт жизни в тесной, похожей на племя, военной группе сменяется существованием в современном расколотом обществе. «Иногда мы спрашиваем, можно ли помочь ветеранам, — говорит Джангер. — Мне кажется, нужно задаться вопросом, можем ли мы помочь самим себе».

Я проработал военным
корреспондентом 15 лет,

прежде чем понял, что у меня проблема.

Со мной действительно было что-то не так.

До 11 сентября оставался год,
и Америка ещё не была в состоянии войны.

Речи ещё не шло о ПТСР.

Никто не говорил о том,
что война и травмы делают

с человеческой психикой.

Несколько месяцев я провёл в Афганистане

вместе с Северным альянсом,
боровшимся с «Талибаном».

На тот момент у «Талибана»
были воздушные силы,

боевые самолёты, танки, артиллерия,

и нам пару раз крепко доставалось.

Мы видели ужасные вещи.

Но я не думал, что меня это задевает.

Я мало об этом размышлял.

Затем вернулся в родной Нью-Йорк,

спустился однажды в метро,

и впервые в жизни мне стало

по-настоящему страшно.

У меня началась паническая атака.

Мне было намного страшнее,
чем в Афганистане.

На что бы я ни посмотрел,
всё грозило мне смертью,

и я не мог объяснить почему.

Поезда двигались слишком быстро.

Людей было слишком много.

Свет слепил,

шум оглушал, всё двигалось слишком быстро.

Я прислонился к колонне и просто ждал.

Когда стало совсем невыносимо —
выбежал из метро

и пошёл куда глаза глядят.

Позднее я узнал, что это называется
кратковременным ПТСР,

посттравматическим
стрессовым расстройством.

В результате эволюции мы научились
переживать периоды опасности.

Если ваша жизнь была в опасности,

вы станете реагировать
на незнакомые звуки,

чутко спать и часто просыпаться.

Вас будут преследовать кошмары
и воспоминания

о том, что чуть вас не убило.

Агрессивность готовит вас
к возможной схватке,

депрессия заставляет воздержаться
от передвижения,

держит в безопасности.

Не очень приятно, но лучше,
чем быть съеденным.

Большинство оправляются
от такого довольно быстро.

Нужно несколько недель или месяцев.

У меня панические атаки повторялись,
но затем сошли на нет.

Я не знал, что они были связаны
с увиденным на войне.

Думал, что просто схожу с ума,

а потом решил, что прошло.

Однако у 20% людей всё заканчивается

хроническим ПТСР.

Они не адаптировались к временным угрозам.

Они плохо приспособлены
к повседневной жизни,

если им не помогут.

Известно, что к хроническому ПТСР
склонны те,

с кем плохо обращались в детстве,

кто рано пережил травму,

люди с низким уровнем образования,

те, у кого в семье есть история
психических болезней.

Если вы были во Вьетнаме

и у вас есть брат-шизофреник,

то велика вероятность развития
хронического ПТСР.

Я занялся этим вопросом как журналист

и нашёл кое-что действительно странное.

Цифры показывали обратную тенденцию.

Каждая война, в которой участвовали США,

начиная с Гражданской,

становилась всё менее контактной.

В результате снизилось число жертв,

но число инвалидов росло.

Тенденции должны быть одинаковыми,

но они разнонаправленные.

В результате недавних войн в Ираке
и Афганистане, слава Богу,

погибло в три раза меньше людей,
чем во Вьетнаме.

Но инвалидов

стало в три раза больше.

Около 10% военных США участвуют
в активных боевых действиях,

10% или менее.

Они стреляют и убивают,

их ранят, их друзья гибнут.

Травматичность огромна.

Но это только 10% нашей армии.

При этом около 50% военнослужащих
рассчитывают

на компенсацию от государства из-за ПТСР.

Логически суицид плохо сюда подходит.

Широко известна трагическая статистика,
что в среднем ежедневно

22 ветерана совершают самоубийство.

Большинство людей не осознают,

что большинство самоубийц —

ветераны Вьетнама,

а их решение уйти из жизни может быть

не связанным с войной
50-летней давности.

Статистической связи между войной
и суицидами нет.

То, что вы военнослужащий
и часто участвуете в боевых действиях,

не делает вас более склонным к суициду.

Если вас отправили

в Ирак или Афганистан,

вероятность суицида даже немного ниже.

В колледже я изучал антропологию.

Собирал данные в резервации навахо.

Написал диплом о марафонцах навахо.

Недавно, когда я проводил
исследование о ПТСР,

меня осенило,

я стал размышлять о той давней работе

и понял, что навахо, апачи, команчи —

все эти воинственные народы, —

готов поспорить, у них не бывает ПТСР.

Когда они возвращались после
боёв с американской армией

или друг с другом,

то просто возобновляли обычную жизнь.

Может быть, склонность

к хроническому ПТСР определяется

не тем, что было на войне,

а тем, в какое общество возвращаешься.

Может, вернувшись в сплочённое,
закрытое общество,

можно быстро оправиться от травмы.

Вернуться в современное общество
отчуждения

значит, возможно, оставаться
травмированным всю жизнь.

Другими словами, может, проблема
не в ветеранах;

может, проблема в нас.

Современное общество не щадит психику,

как ни крути.

По мере роста благосостояния

количество самоубийств растёт,
а не снижается.

У живущих в современном обществе

в 8 раз выше вероятность депрессии,

по сравнению с теми,

кто живёт в бедном аграрном обществе.

Пожалуй, процент самоубийств, депрессий,

жестокого обращения с детьми
никогда не был так высок,

как сейчас.

Я видел исследование,

в котором женщин Нигерии,

одной из самых бедных,
нестабильных, жестоких

и коррумпированных стран Африки,

сравнили с американками.

Уровень депрессии был выше

у жительниц городов Северной Америки.

Но вернёмся к армии США.

10% участвуют в боях.

Около 50% рассчитывают на компенсацию
из-за ПТСР.

То есть около 40% ветеранов не были
травмированы в боях,

но вернулись домой и испытали
отчуждённость

и депрессию.

Что же с ними случилось?

Что происходит c этими 40%,

почему-то испытывающими тревожность?

Может быть,

во время миссии за рубежом

они были частью закрытой группы.

Они вместе ели, вместе спали,

вместе выполняли приказы.

Доверяли друг другу свои жизни.

А затем вернулись домой,

и всё закончилось,

они вернулись в современное общество,

которое сурово ко всем,

служил ты или нет.

Мы говорим о травмах, ПТСР.

Но для многих из них

дело не в травме.

Солдаты травмированы,

кого-то нужно лечить,

но для многих

проблема в отчуждённости.

Может, мы неправильно к этому подходим.

Может, если говорить
об этом другими словами,

это поможет.

«Расстройство постдислокационной
отчуждённости».

Может, называй мы эту проблему так,

страдающие ПТСР перестанут искать травмы,

которых, возможно, и не было,

чтобы объяснить своё состояние.

А состояние это очень опасно.

Отчуждённость и депрессия
могут привести к суициду.

Эти люди в опасности,

и важно понимать почему.

Среди ветеранов израильской армии
всего 1% страдающих ПТСР.

В теории это объясняется тем,
что в Израиле служба обязательна для всех.

Вернувшись домой с передовой,

солдаты не меняют военное окружение
на гражданское.

Они возвращаются в общество,
где каждый знает,

каково это — быть в армии.

Все или уже служили, или будут.

Все понимают, каково им.

Они все словно одно большое племя.

Если взять лабораторную крысу,

которая пережила травму,
и оставить её в клетке одну,

то посттравматическое состояние
не пройдёт.

Если же такую крысу поместить в клетку
с другими крысами,

через несколько недель она придёт в норму.

После 11 сентября

количество убийств в Нью-Йорке
сократилось на 40%.

Снизилось число самоубийств.

После 11 сентября в Нью-Йорке
снизился уровень насилия.

Даже ветераны, страдающие ПТСР,

сказали, что после 11 сентября симптомы
стали проявляться меньше.

Причина в том, что когда травмировано
всё общество,

мы не разобщаемся
и находим друг у друга поддержку.

Мы объединяемся. Мы становимся едины.

Мы становимся как бы одним племенем.

Это единение радует нас,
и нам становится легче.

Единое общество спасительно

для тех, у кого есть
психологические проблемы.

Когда Лондон бомбили,

количество пациентов
в психиатрических лечебницах снижалось.

Какое-то время США были страной,

куда возвращались американские
солдаты, — единой страной.

Мы держались вместе.

Мы пытались осознать, что нам угрожает.

Мы помогали друг другу и всему миру.

Но всё изменилось.

Сейчас американские солдаты,

ветераны возвращаются в страну
настолько разъединённую,

что две политические партии
буквально обвиняют друг друга

в измене, в стремлении
подорвать безопасность

и благополучие нашей страны,
называют друг друга врагами народа.

Разрыв между богатыми и бедными —
рекордный.

И становится ещё хуже.

Межрасовые взаимоотношения —
сплошная проблема.

Из-за расовой дискриминации
люди устраивают шествия,

случаются бунты.

Ветераны знают, что любое племя
с таким отношением к своим членам,

любой взвод или отряд — не выжили бы.

А мы к такому привыкли.

Ветераны были на войне,
а теперь возвращаются

и свежим взглядом смотрят на свою страну.

И они видят, что творится.

И это страна, за которую они сражались.

Не удивительно, что им тяжело.

Не удивительно, что им страшно.

Иногда мы задаёмся вопросом,
можем ли мы помочь ветеранам?

Думаю, вопрос в другом:
можем ли спастись сами?

Если можем,

то и с ветеранами всё будет в порядке.

Стране пора объединиться,

хотя бы для того,
чтобы помочь тем, кто сражался за нас.

Большое спасибо.

(Аплодисменты)