Моя дочь, моя жена, наш робот и поиск бессмертия

Основательница спутникового радио Sirius XM Мартина Ротблатт возглавляет фармацевтическую компанию — производителя лекарств, спасающих жизни при редких заболеваниях (в том числе препарата, который спас жизнь её дочери). Одновременно с этим она работает над сохранением сознания любимой женщины в цифровом виде... и над роботом-компаньоном. В разговоре с Крисом Андерсоном на сцене TED Ротблатт делится своей воодушевляющей историей любви, самоопределения, творчества и безграничных возможностей.

Крис Андерсон: Полагаю,

мы поговорим о вашей жизни,

используя ваши фото.

Думаю, лучше начать с этого снимка.

Кто это?

Мартина Ротблатт: Это я с нашим
старшим сыном Илаем.

Здесь ему около пяти.

Фото сделано в Нигерии,
сразу после того,

как я сдала в Вашингтоне
экзамен на адвоката.

КА: Хорошо. Но человек на фото
не очень похож на Мартину.

МР: Верно. Здесь я ещё мужчина,
как меня и воспитали,

до того как я совершила переход от
мужчины к женщине, от Мартина к Мартине.

КА: Вас воспитывали как Мартина Ротблатта.

МР: Именно.

КА: И через год после этого снимка
вы женились на прекрасной женщине.

Была ли это любовь с первого взгляда?
Что произошло?

МР: Это была любовь с первого взгляда.

Я увидела Бину на дискотеке
в Лос-Анджелесе,

и позже мы начали жить вместе,

но в то мгновение я видела только
исходящую от неё энергию.

Я пригласила её на танец.

Она сказала, что от меня
исходит энергия.

Я была отцом-одиночкой.
Она была матерью-одиночкой.

Мы показали друг другу
фотографии наших детей,

и мы счастливы в браке уже треть века.

(Аплодисменты)

КА: В то время вы были
преуспевающим предпринимателем,

работающим со спутниками.

Вроде бы у вас было две успешных компании,

а затем вы занялись тем,

как использовать спутники
для революции в радио.

Расскажите нам об этом.

МР: Я всегда любила
космические технологии,

а спутники для меня — что-то вроде каноэ,
которые наши предки

впервые спустили на воду.

И для меня было потрясающе
стать частью навигации

небесных океанов,

и, поскольку я разработала разные типы
спутниковых коммуникаций,

главным был запуск всё более
крупных и мощных спутников,

в результате чего принимающие антенны

могли становиться всё меньше и меньше.

После проекта с прямым
телевизионным вещанием

у меня появилась идея, что если мы сможем
сделать более мощный спутник,

принимающая антенна могла бы быть
такой маленькой,

что ею была бы всего лишь секция
параболической антенны,

плоская маленькая тарелка,
встроенная в крышу автомобиля,

и это осуществило бы идею
общенационального спутникового радио,

и это Sirius XM сегодня.

КА: Ого. Кто здесь пользовался Sirius?

(Аплодисменты)

МР: Спасибо вам за оплату подписки.

(Смех)

КА: Это был успех
вопреки всем прогнозам того времени.

Это был огромный коммерческий успех,

но вскоре после этого, в ранние 1990-е,

в вашей жизни произошёл важный переход
и вы стали Мартиной.

МР: Верно.
КА: Так расскажите, как это произошло?

МР: Мы поговорили с Биной
и нашими четырьмя прекрасными детьми,

и я обсудила с каждым из них,

что я всегда ощущала свою душу как женскую
и себя как женщину,

но я боялась, что люди будут смеяться
надо мной, если я покажу это,

поэтому я всегда скрывалась

и просто показывала свою мужскую сторону.

И каждый из них отреагировал
на это по-разному.

Бина сказала: «Я люблю твою душу,

и будь то Мартин или Мартина снаружи,

для меня это неважно, я люблю твою душу».

Мой сын спросил: «Если ты станешь
женщиной, ты останешься моим отцом?»

И я сказала: «Да, я всегда буду
твоим отцом»,

и я всё ещё его отец.

Моя младшая пятилетняя дочь
сделала потрясающую вещь.

Она сказала людям: «Я люблю моего папу,
и она любит меня».

Вот у неё совсем не было проблем
с этими гендерными заморочками.

КА: И через несколько лет после этого
вы опубликовали книгу

«Апартеид секса».

Какая её главная мысль?

МР: Моей основной мыслью было то,
что в мире 7 миллиардов человек,

и фактически 7 миллиардов уникальных
способов выражения гендера.

И, несмотря на то, что у людей могут быть
женские или мужские гениталии,

гениталии не определяют ни гендер,

ни даже сексуальную идентичность.

Это всего лишь анатомия

и репродуктивные пути,

и люди могут выбирать любую половую
принадлежность, какую хотят,

если общество не принуждает их
к категориям только женского или мужского,

как когда-то в ЮАР людей делили
на категории чёрных и белых.

Мы знаем из антропологии,
что раса — это выдумка,

хотя расизм очень и очень реален,

и теперь мы знаем из культорологии,

что разделение на мужской
и женский гендер искусственно.

В реальности же существует
гендерная изменчивость,

которая простирается на весь спектр
от мужского до женского.

КА: Вы сами не всегда ощущаете себя
на 100% женщиной.

МР: Верно. Я могу сказать,
что в каком-то смысле

я меняю гендер примерно так же часто,
как меняю свою прическу.

КА: (Смеется) Хорошо. Теперь,
это ваша потрясающая дочь, Дженезис.

И я думаю, она была примерно в этом
возрасте, когда случилось нечто ужасное.

МР: Да, она обнаружила, что не может
подняться по лестнице

в нашем доме в свою спальню,

и после нескольких месяцев обследований

ей диагностировали редкую,
почти неизбежно смертельную болезнь,

которая называется
лёгочная артериальная гипертензия.

КА: И что вы сделали?

МР: Ну, сначала мы попробовали
найти для неё лучших врачей.

Мы остановились на Детском национальном
медицинском центре в Вашингтоне.

Глава детской кардиологии

сказал нам, что он собирается
направить её на пересадку лёгких,

но на это не было особой надежды,

найти лёгкие для пересадки очень трудно,

особенно для детей.

Он сказал, что все люди с этой
болезнью умирают,

и если кто-то из вас видел
фильм «Масло Лоренцо»,

там есть сцена, где главный герой

как бы скатывается с лестницы,
плача и жалуясь на судьбу своего сына,

и именно это мы чувствовали
из-за случившегося с Дженезис.

КА: Но вы не смирились с тем,
что больше ничего не можете сделать.

Вы начали исследовать и выяснять,
можете ли вы найти лекарство.

МР: Верно. В то время она была
в интенсивной терапии неделями,

и Бина и я по очереди
оставались в больнице,

пока одна из нас присматривала
за остальными детьми,

и когда я была в больнице, а она спала,

я ходила в больничную библиотеку.

Я читала все статьи, которые
могла найти о лёгочной гипертензии.

У меня не было биологии даже в колледже,

и мне приходилось переходить от пособия
по биологии к университетским учебникам,

потом к медицинским пособиям
и журнальным статьям, туда и обратно,

и наконец-то я узнала достаточно,
чтобы понять, что в принципе

возможность создать лекарство существует.

Так мы основали некоммерческий фонд.

Я описала проект для грантополучателей,

предложив оплатить
медицинские исследования.

Я стала экспертом по этому заболеванию —
доктора говорили мне: «Мартина,

мы очень ценим финансирование,
которое вы нам предоставляете,

но мы не успеем найти лекарство,

чтобы спасти вашу дочь.

Тем не менее есть препарат,

разработанный в компании
Burroughs Wellcome,

который мог бы приостановить
развитие болезни,

но Burroughs Wellcome только что
были выкуплена Glaxo Wellcome.

Они приняли решение не разрабатывать

препараты для редких болезней,

и, возможно, вы могли бы использовать
ваш опыт со спутниками,

чтобы разработать это лекарство
от лёгочной гипертензии».

КА: Так каким же образом вы получили
доступ к этому препарату?

МР: Я пошла в Glaxo Wellcome

и после трёх отказов и дверей,
захлопнутых прямо перед моим носом

из-за того, что они не собирались
давать лицензию на лекарство

специалисту в области
спутниковых коммуникаций,

они вообще не собирались
передавать препарат кому-либо,

и они думали, что у меня
нет опыта.

Наконец я смогла убедить
несколько человек работать со мной

и заслужить их доверие.

Я преодолела их сопротивление,

а они вообще не надеялись,
что препарат подействует, кстати,

и они пытались сказать мне:
«Вы просто зря тратите время.

Нам жаль вашу дочь».

Но всё-таки за 25 000 долларов

и 10% от возможной выручки

они согласились передать мне
глобальную лицензию на препарат.

КА: И вы вывели его на рынок
действительно блестящим образом,

взимая за него минимальную цену.

МР: О, да, Крис, но на самом деле это
ещё было не лекарство,

после того как я подписала чек на 25 000

и сказала: «Хорошо, где лекарство
для Дженезис?» —

они сказали: «О, Мартина, у нас нет
лекарства для Дженезис.

Мы пробовали его только на крысах».

И они дали мне что-то вроде
маленького пакетика на застёжке

с небольшим количеством порошка.

Они сказали: «Не давайте его людям»,

и дали мне лист бумаги с надписью,
что это патент.

И нам нужно было придумать,
как превратить это всё в лекарство.

Сотня химиков из лучших
университетов США клялась,

что из этого маленького патента
никогда не получится лекарства.

А если и получится,
то его невозможно будет использовать,

потому что его период полураспада
был около 45 минут.

КА: И всё-таки через год или два
у вас было лекарство,

которое помогло Дженезис.

МР: Крис, поразительно,
но этот абсолютно бесполезный

пакетик порошка,

который был искоркой
надежды для Дженезис,

не только сохраняет сегодня жизнь
ей и другим людям,

но и приносит почти полтора
миллиарда долларов в год.

(Аплодисменты)

КА: Вот как.

И вы акционировали компанию, верно?

И заработали целое состояние.

И, кстати, сколько вы заплатили
Glaxo после тех 25 000?

МР: Каждый год мы платим
им 10% от 1,5 миллиардов,

150 миллионов долларов,
в прошлом году 100 миллионов долларов.

Это лучшее инвестиционное вложение
за всю их историю. (Смех)

КА: И лучшая новость из всех, я думаю,

вот эта.

МР: Да. Дженезис —
великолепная молодая леди.

Она жива, здорова, ей сейчас 30.

Здесь я, Бина и Дженезис.

Самое невероятное в Дженезис то,

что, хотя она могла делать
со своей жизнью что угодно —

и поверьте мне, если вы
росли всю жизнь с людьми,

говорящими вам в лицо,
что у вас смертельная болезнь,

я бы, наверно, просто
сбежала на Таити от всех них —

она выбрала работу в United Therapeutics.

Она говорит, что хочет делать
всё возможное, чтобы помочь другим людям

с редкими болезнями получить лекарства,

и сегодня она руководитель
всех наших дистанционных проектов:

она обеспечивает цифровое единство
всей компании,

чтобы все вместе искали лекарство
от лёгочной гипертензии.

КА: Но не всем людям с этой болезнью
так повезло.

Всё ещё умирает много людей,
и эту задачу вы решаете тоже. Как?

МР: Верно, Крис. Только в США
это 3 000 человек в год,

в мире примерно в 10 раз больше —

тех, кто по-прежнему умирает
от этой болезни,

потому что лекарства
замедляют её развитие,

но не излечивают от неё.

Единственным лечением
лёгочной гипертензии, лёгочного фиброза,

кистозного фиброза, эмфиземы,

ХОБЛ, от которой недавно
умер Леонард Нимой,

является пересадка лёгкого.

К несчастью, лёгких хватает
только на 2 000 человек

в год в США,

а примерно полмиллиона человек в год

умирают от отказа лёгких.

КА: И что же вы делаете?

МР: Я рассматриваю возможность того,

что, как мы продляем до бесконечности
функционирование

машин, самолётов и зданий,

при условии неограниченного доступа
к их запчастям,

мы можем, обеспечив неограниченное
количество органов для пересадки,

дать людям бессмертие,

особенно людям с болезнями лёгких.

Поэтому мы сотрудничаем с расшифровщиком
человеческого генома Крейгом Вентером

и компанией, основанной им

и Петром Диамандисом,
основателем фонда XPRIZE.

Наша цель — генетически модифицировать

геном свиньи,

чтобы свиные органы
не отторгались человеческим организмом,

и таким образом создать
неограниченное количество

органов для пересадки.

Мы делаем это в нашей компании
United Therapeutics.

КА: И вы действительно верите,
что в течение, скажем, 10 лет

эти парни решат проблему
дефицита лёгких для пересадки?

МР: Полностью уверена, Крис.

Я уверена в этом так же,
как я верила в успех

прямого телевизионного
вещания Sirius XM.

Это не какая-то запредельная наука.

Это незатейливая замена
одного гена другим.

Нам очень повезло родиться в эпоху,
когда секвенирование генома —

обычное дело,

и гениальные ребята из Synthetic Genomics

могут нацелиться на геном свиньи,

выйти точно на проблемные гены
и исправить их.

КА: Но это не просто организм...
Хотя это невероятно.

(Аплодисменты)

Но вас интересует не просто
бессмертие тела.

Бессмертие сознания.

Думаю, этот график для вас
имеет глубокий смысл.

Какой?

МР: Этот график,
нарисованный Рэем Курцвейлом, —

темп развития мощностей

компьютерной техники, прошивки
и программного обеспечения,

который выглядит как кривая.

К 2020-м гг., как следует
из сегодняшних первых прогнозов,

у нас будет технология

обработки информации об окружающем мире

такого же уровня, что и человеческий мозг.

КА: И по сути, вы готовитесь
к такому миру,

веря, что скоро мы сможем

навсегда сохранять
содержимое нашего мозга?

Как это описать?

МР: Крис, мы работаем над тем,

чтобы люди смогли создавать
файлы с сознанием,

в которых будут собраны
особенности, личность человека,

воспоминания, чувства,

убеждения, позиции, ценности,

всё, что сегодня мы сливаем
в Google, Amazon, Facebook...

И вся эта информация из них могла бы
через пару десятков лет,

когда программное обеспечение
окажется в силах воспроизвести сознание,

оживить сознание,
сохранённое в этом файле.

КА: И вы ведь не шутите.

Вы серьёзно. Кто это?

МР: Это роботизированная версия
моей любимой супруги Бины.

Мы зовём её Бина-48.

Её запрограммировали
в техасской Hanson Robotics.

Это разворот журнала
National Geographic,

на нём одна из её сиделок,

она [Бина-48] живёт в сети,

в ней собрано множество особенностей
личности Бины.

Её уровень соответствует
уровню двухлетки,

но она говорит поразительные вещи.

Лучше всего, наверное, это сформулировала

получившая Пулитцеровскую премию
журналистка New York Times Эми Хармон:

её ответы часто расстраивают,

но подчас так же убедительны, как и ответы
людей, у которых Эми брала интервью.

КА: И вы думаете, надеетесь,

что эта версия Бины будет жить вечно,

или даже будущая версия
этой будет жить вечно?

МР: Да. Не только Бина, любой человек.

Понимаете, нам буквально ничего не стоит
хранить файлы с нашим сознанием

на фейсбуке, в инстаграмме,
где-там-у-вас-аккаунт.

Социальные сети мне кажутся самым
невероятным изобретением нашего времени,

приложения становятся доступными,
позволяя нам

создавать Siri лучше другой Siri,

создавать разумные операционные системы,

все в мире, миллиарды людей,

смогут создавать клоны своего сознания,

которые будут жить своей жизнью в сети.

КА: Мартина,

в любом нормальном разговоре
это бы прозвучало как безумство мечтателя,

но с вашей жизнью,
учитывая, что вы сделали,

то, о чём мы услышали,

искусственная реальность
для нашего сознания...

Думаю, я не стал бы
держать пари против вас.

МР: На самом деле, думаю,
дело не во мне.

В конечном счёте
я скорее пропагандист того,

что делают лучшие компании

Китая, Японии, Индии, США, Европы.

Десятки миллионов людей пишут код,

охватывающий всё больше и больше аспектов
человеческого сознания,

и не нужно быть гением, чтобы увидеть,
как все эти нити

сходятся и вместе порождают сознание,

и это то, что ценно для нас.

Есть столько вещей, которые
нужно сделать в жизни,

и если бы у нас был симулякр,
наш виртуальный двойник,

который обдумывал бы для нас книги,
совершал покупки,

был нашим лучшим другом...

Я верю, что клоны нашего сознания,
цифровые версии нас

обязательно станут нашими
лучшими друзьями.

Лично мы — я и Бина —

любим друг друга до безумия.

Мы каждый день говорим друг другу:

«Ого, я люблю тебя
даже больше, чем 30 лет назад».

И поэтому для нас шанс
клонировать сознания

и восстанавливать тела

означает, что наша любовь, Крис,
может длиться вечно.

И мы никогда не устанем друг от друга.
Я уверена, что никогда.

КА: Бина ведь здесь, да?
МР: Да, здесь.

КА: Если можно —
у нас есть свободный микрофон?

Бина, вы не могли бы подняться на сцену?
Я хочу задать вам один вопрос.

И потом, нам нужно вас увидеть.

(Аплодисменты)

Спасибо, спасибо.

Поднимайтесь и присоединяйтесь к Мартине.

Смотрите, когда вы выходили замуж,

если бы кто-нибудь сказал вам,
что спустя сколько-то лет

мужчина, за которого вы вышли,
станет женщиной,

а ещё спустя несколько лет
вы станете роботом...

(Смех)

Каково это?

Бина Ротблатт: Это было
увлекательное путешествие,

и я не могла себе представить такого,

но мы ставим цели,

достигаем их,

и снова и снова продолжаем движение,

и мы по-прежнему не останавливаемся,
и это великолепно.

КА: Мартина сказала мне
нечто прекрасное,

по скайпу незадолго до выступления,

что она хотела бы прожить сотни лет

как цифровое сознание,

но только если с ней будете вы.

БР: Всё верно,
мы хотим это сделать вместе.

Мы крионисты, и мы хотим
проснуться вместе.

КА: Чтобы вы знали,

это не просто одна из самых поразительных
историй жизни, о которых я слышал,

это одна из самых поразительных
историй любви.

Огромное удовольствие
встретить вас обеих на TED.

Огромное вам спасибо.

МР: Спасибо.

(Аплодисменты)