Элис Дрегер: Анатомия — это судьба?

Элис Дрегер работает с людьми с нестандартной анатомией, такими как сиамские близнецы и люди с интерсексуальностью. С её точки зрения, грань между анатомией мужчин и женщин довольно расплывчата, не говоря уже о прочих анатомических различиях между людьми. Возникает серьёзный вопрос: почему мы позволяем анатомии решать нашу участь?

Представьте себе две пары

в середине 1979 года.

В один и тот же день, в один и тот же час,

каждая из них зачала ребёнка.

Обе пары зачали по одному ребёнку.

Отвлекитесь от самого момента зачатия,

потому что если вы потратите всё время на фантазии о зачатиях,

то вы не будете меня слушать.

Так что давайте представим это только на минуту.

Следуя такому сценарию,

я хочу, чтобы вы представили себе:

в одном случае сперматозоид несёт хромосому Y

и встречает яйцеклетку с Х хромосомой.

Во втором случае сперматозоид

несёт хромосому Х,

и встречается с Х хромосомой яйцеклетки.

Оба варианта жизнеспособны; оба начали развиваться.

Мы вернёмся к ним позже.

На всё, чем я занимаюсь,

мне приходится смотреть с двух сторон.

С одной стороны,

я изучаю историю анатомии.

Я историк по образованию,

и поле моих исследований в этой области это то,

как люди воспринимали анатомию,

то есть человеческие тела, тела животных —

как люди относились к телесным жидкостям, к самой концепции тела,

и что они думали о теле.

Другая сторона моей работы —

общественная деятельность.

Я адвокат по защите прав пациентов

или, как я это называю, ревностный защитник людей,

которые оказались пациентами врачей.

И тут я, главным образом, работаю с людьми,

чья анатомия бросает вызов

нашим социальным нормам.

Например, я занимаюсь делами

сиамских близнецов,

двух людей, живущих в одном теле.

Также я занимаюсь карликами —

это те, чей рост гораздо меньше среднестатистического.

И ещё, я много занимаюсь теми,

кто имеет атипичную половую принадлежность —

то есть теми, кто не обладает ни мужской, ни женской

стандартной половой анатомией.

В таких случаях, обычно используется термин «интерсексуальность».

Интерсексуальность может проявляться по-разному.

Я приведу вам несколько примеров,

когда человек имеет половую принадлежность

нетипичную как для мужского, так и для женского организмов.

В одном случае,

такой человек имеет базовый набор XY хромосом,

и ген SRY, запускаемый хромосомой Y,

приказывает прото-гонадам, которые есть у всех в зародышевой стадии,

развиваться в яички.

И тогда ещё на зародышевой стадии яички начинают производить тестостерон.

Но поскольку у эмбриона нет рецепторов,

воспринимающих этот тестостерон,

тело на него не реагирует.

Этот синдром называется синдромом нечувствительности к андрогенам.

Тестостерона вырабатывается много, но тело не реагирует на него.

Как следствие, эмбрион развивается

преимущественно как женская особь.

Когда младенец рождается, он выглядит как девочка.

Она и есть девочка. Её воспитывают как девочку.

И только с приходом переходного возраста,

когда она взрослеет, у неё развивается грудь,

но не появляется менструация,

становится ясно, что что-то не в порядке.

Она проходит исследование и выясняется,

что вместо яичников и матки, у неё внутри

находятся яички, и что она обладательница Y хромосомы.

Тут очень важно понимать,

если вы считаете, будто она на самом деле мужчина,

что она им не является.

У женщин, как и у мужчин,

в организме есть надпочечники.

Они находятся в районе спины.

Надпочечники вырабатывают андрогены,

то есть мужские гормоны.

Большинство женщин вроде меня — я думаю, что я типичная женщина

хоть я и не знаю свой набор хромосом,

но скорее всего он стандартно женский,

так вот, большинство типичных женщин чувствительны к андрогенам.

Мы вырабатываем андрогены, и реагируем на них.

Получается, что у кого-то вроде меня

мозг находился под более интенсивным воздействием андрогенов,

чем у женщины, рождённой с яичками

и с синдромом нечувствительности к андрогенам.

Так что вопрос половой принадлежности очень сложный,

а интерсексуальность — это не что-то среднее,

в некотором смысле, это что угодно.

Ещё один пример.

Несколько лет назад мне позвонил один парень, ему было 19 лет.

Он родился мальчиком, рос мальчиком,

у него была девушка, и он занимался с ней сексом,

то есть жил жизнью нормального парня.

Пока не обнаружил, что у него внутри яичники и матка.

У него была крайнее проявление

врождённой гиперплазии надпочечников.

У него была пара хромосом ХХ,

но из-за того, что на зародышевой стадии

его надпочечники вырабатывали огромное количество андрогенов,

ими был создан мужской гормональный фон.

Вследствие чего, его гениталии стали мужскими,

его мозг находился под воздействием гормональных компонентов,

которые более характерны для мужчин.

При рождении он выглядел как мальчик — никто ничего не заподозрил.

И только достигнув 19-ти лет

у него начались проблемы со здоровьем

в результате внутренней менструации,

и тогда доктора поняли, что он имеет женскую анатомию.

Ещё один маленький пример о том,

какой бывает интерсексуальность.

У некоторых людей с ХХ хромосомами

развиваются гермафродитные железы, или овотестис.

Это когда ткань яичников,

покрыта тканью яичек вокруг.

Мы до конца не знаем, что является причиной этого.

Таким образом, пол может проявляться по-разному.

Причина, по которой

дети с такой анатомией —

будь это карлики, сиамские близнецы

или люди с интерсексуальностью —

часто подвергаются корректирующему хирургическому вмешательству,

не потому что им так лучше

в смысле физического здоровья.

Во многих случаях, эти люди как раз абсолютно здоровы.

Причина прохождения таких операций в том,

что они бросают вызов нашим социальным категориям.

Наше общество зиждется на идее о том,

что определённая анатомия обладает определённой идентичностью.

Мы придерживаемся взгляда, что быть женщиной означает

иметь женскую идентичность,

а быть черным, якобы означает

иметь анатомию африканца

в историческом понимании.

Такая система взглядов крайне примитивна.

И когда мы сталкиваемся с анатомией,

которая сильно отличается от типичной,

это не вписывается в созданные нами категории.

В нашей культуре много утопичных идей

об индивидуализме.

Вся наша нация основана на этаком сентиментальном концепте индивидуализма.

Представляете, насколько это шокирующе,

когда у вас рождаются дети, которые являются

двумя разными людьми в одном теле.

Наиболее остро эта тема встала год назад, с южно-африканской бегуньей

Кастер Семеней, чья половая принадлежность

оказалась под вопросом на Чемпионате мира по лёгкой атлетике в Берлине.

Мне звонили многие журналисты и спрашивали:

«Какие тесты нужно провести,

чтобы с уверенностью сказать кто она:

мужчина или женщина?»

Мне пришлось объяснять журналистам, что таких тестов не существует.

На данный момент мы знаем,

что вопрос половой принадлежности очень сложен,

и мы должны признать, что природа

не провела достаточно чёткой границы между мужчиной и женщиной,

или между ними и людьми с интерсексуальностью.

Мы сами провели такую границу.

Мы оказались в ситуации,

когда с развитием науки

нам всё чаще приходиться признавать,

что категории, выстроенные нами

на якобы постоянных анатомических признаках

и довольно примитивно привязанные

к постоянным гендерным категориям,

на самом деле гораздо более размытые, чем нам казалось.

И речь не только о половой принадлежности.

Но также о вопросе расовой принадлежности,

который гораздо более запутанный, чем позволяет определить

наша нынешняя терминология.

Куда бы мы ни глянули, нас окружают неудобные вопросы.

Например, тот факт, что мы имеем

95% общего ДНК

с шимпанзе.

Как нам относится к факту,

что всё, что отличает нас и шимпанзе — это пара нуклеотидов?

Чем дальше продвигается наука,

тем глубже и глубже мы увязаем в неудобных вопросах,

решая которые нам приходиться признать,

что упрощённые категории, принятые до сих пор,

слишком примитивны.

Мы видим подтверждение этому

во всех сферах человеческой жизни.

Один из примеров —

сегодняшняя культура, в США, где ведутся

настоящие бои́ о вопросах жизни и смерти.

Мы ведём жаркие споры о том,

в какой именно момент можно утверждать, что тело становится человеком

и получает права, которые не имеет эмбрион в своей утробной жизни.

Мы сегодня ведём споры на очень сложные темы.

Споры не открытые, но в рамках медицины.

О том, когда считать человека умершим.

В прошлом нашим предкам не приходилось сомневаться

по поводу того, когда провозглашать человека мёртвым.

Чаще всего, они подсовывали человеку пёрышко под нос,

и если оно двигалось — его пока не хоронили.

Перестало двигаться — можно хоронить.

Но сегодня мы находимся в ситуации,

когда нам нужно извлечь жизнеспособные органы одного человека

и трансплантировать их другим людям.

И как следствие,

перед нами встаёт очень серьёзный вопрос:

кого считать мёртвым?

Теперь мы находимся в затруднительном положении:

у нас нет прежних чётких критериев.

Возможно, вам кажется, что отмена этих категорий

осчастливит таких людей как я. У меня прогрессивные политические взгляды.

Я борец за права людей с атипичной анатомией,

Но я должна признаться, что такие рассуждения заставляют меня волноваться.

Понимание того, что эти категории оказались гораздо менее стабильными,

чем мы привыкли думать, заставляет меня волноваться.

Меня это беспокоит и с точки зрения

представлений о демократии.

Чтобы объяснить своё беспокойство,

я сначала должна признаться, что я очень уважаю отцов-основателей.

Я знаю — они были расистами, сексистами,

но они были великими.

Они были такими смелыми и дерзкими,

и такими непримиримыми во всём, что делали,

что я каждые несколько лет пересматриваю дрянной мюзикл «1776».

Причём вовсе не из-за музыки, которая даже не запоминается,

а из-за того, что произошло с отцами-основателями

в 1776 году.

На мой взгляд, отцы-основатели были

первыми активистами в вопросах анатомии,

и вот почему.

Они отринули существовавшую анатомическую концепцию,

и заменили её другой,

радикальной и элегантной, и она существует уже 200 лет.

Как вы помните,

отцы-основатели отказались от монархической системы взглядов,

а в основе монархии лежала

довольно простая анатомическая концепция.

Монархи Старого мира не имели понятия

о том, что такое ДНК,

но прекрасно знали, что такое право по рождению.

У них было понятие голубой крови.

Они считали, что те, кто находятся у руля власти,

имеют право там находиться,

потому что это наследование по крови,

от деда к отцу, от отца к сыну и так далее.

Отцы-основатели отвергли эту идею,

и заменили её новой,

основанной на анатомии концепцией,

утверждавшей, что все люди созданы равными.

Они уравняли наши права в этой игре,

определив, что в анатомии

важна общность,

а не различия.

Это было довольно радикальным шагом.

Помимо всего остального, они сделали этот шаг,

ещё и потому, что были пророками системы взглядов,

в которой бок о бок развивались и росли два феномена.

Один из них — демократия,

другой — наука.

Это очевидно из истории отцов-основателей.

Многие из них интересовались наукой,

и в особенности идеей

натурализма.

Они уходили от идей сверхъестественного,

и отрицали идею власти данной свыше,

передаваемой

по некому смутному праву рождения.

Они размышляли в русле натурализма.

Взгляните, например, на Декларацию Независимости.

Там говориться о природе и её Творце,

но не о Творце и его природе.

Там говорится о силе природы,

определяющей, кто мы есть.

И как часть этого,

они дали нам принцип

анатомической общности.

Тем самым, они проложили прекрасный путь для будущего

движения за гражданские права. Они сами думали в этом ключе,

но то, что они сделали для нас — потрясающе.

Что же случилось после этого?

Например, когда женщины

стали требовать право голоса,

они взяли принцип отцов-основателей

что анатомическая общность важнее,

чем анатомические различия, и сказали:

«Тот факт, что мы имеем матку и яичники

не является настолько значительным отличием,

чтобы мы не имели права голоса,

права полноценного члена общества,

права на собственность и так далее».

И женщины успешно отстояли своё мнение.

Далее последовало движение за гражданские права,

появились люди, такие как Соджорнер Трут,

которая произнесла знаменитую речь: «Разве я не женщина?»

Появились мужчины,

марширующие в рядах движения за гражданские права

и заявляющие: «Я мужчина».

Далее — люди с другим цветом кожи,

указали на общность анатомии, превосходящую различия,

и снова, с успехом.

Ту же картину мы наблюдаем в движении за права людей с ограниченными возможностями.

Проблема, конечно, в том,

что при всем стремлении к общности,

возможно, стоит задаться вопросом,

зачем все-таки нужны некоторые различия.

И поверьте, я хочу сохранить эти анатомические

различия в нашей культуре.

Например, мне бы не хотелось

давать рыбе те же права, что и человеку.

Я не считаю, что мы должны полностью игнорировать анатомию.

Я не считаю, что пятилетним детям нужно дать право

решать жениться ли им, или заниматься ли им сексом.

Так что, некоторые анатомические категории

вполне обоснованы, и их следует сохранить.

Но сложность в том, чтобы правильно определить их

и решить, что имеет значение, а от чего можно отказаться.

Теперь давайте вернёмся к тем двум младенцам,

о которых мы говорили в начале лекции.

Мы говорили о двух младенцах, зачатых одновременно

в середине 1979-ого, в один и тот же день.

Давайте представим, что один из них — Мэри,

родилась на три месяца раньше срока,

то есть в 1 марта 1980-го.

А Генри родился вовремя,

то есть в 1 июня 1980-го.

Только из-за этого факта,

что Мэри родилась тремя месяцами раньше,

она получит все свои права

на три месяца раньше Генри.

Право решать с кем заниматься сексом,

право голосовать, право употреблять алкоголь.

А Генри придётся ждать все это время,

не потому, что он её младше в биологическом смысле,

а потому, что родился позже.

Мы можем заметить и другие несоответствия в их правах.

Генри, будучи мужчиной,

хотя никто не говорил, что у него на самом деле XY,

но будучи признан мужчиной,

может быть призван в армию,

что Мэри, как девушке, не грозит.

Однако Мэри не во всех штатах

имеет те же права, что и Генри,

например, право жениться.

Генри в любом штате может жениться на женщине,

но Мэри может жениться на женщине лишь в нескольких штатах.

Вот вам пример того, насколько эти категории

спорны и проблематичны.

Я задаюсь вопросом:

что нам делать, если наука

так далеко продвинулась

в вопросах анатомии

и дошла до рубежа, где стало ясно,

что демократия, основанная на анатомии,

может начать рушиться?

Я не хочу отказываться от науки,

но иногда возникает ощущение,

что наука играет против нас.

Так что же нам делать?

Кажется, будто в нашей культуре

бытует своего рода прагматичное мнение:

«Ну что-ж, нам надо провести где-то черту,

так давайте проведём её где-нибудь».

Но многие люди попадают из-за этого в тупиковое положение.

Вот, например,

штат Техас решил, что выйти замуж за мужчину,

автоматически означает,

что у вас не должно быть Y хромосомы,

а жениться на женщине означает, что у вас есть Y хромосома.

Хотя на практике, штат никого не проверяет на наличие этой хромосомы.

Но это становится ещё интересней на фоне тех случаев,

о которых я рассказывала в начале,

о синдроме нечувствительности к андрогенам.

Если мы прислушаемся к одному из отцов-основателей современной демократии,

доктору Мартину Лютеру Кингу, то заметим,

что он предложил решение в своей речи «У меня есть мечта».

Он говорил, что мы должны судить людей

«не по цвету их кожи, а по тому, что они собой представляют»,

поднимаясь выше анатомии.

И я соглашусь — это действительно отличная идея,

но как это сделать на практике?

Как нам судить людей, основываясь на их личностных качествах?

Я хочу добавить,

что принцип распределения прав между людьми — тоже спорная идея,

потому, что я, например, знаю некоторых золотистых ретриверов,

которые больше заслуживают получения социальных прав,

чем некоторые люди.

И ещё я знаю несколько жёлтых лабрадоров

более сведущих, умных и зрелых в принятии решений

по поводу своих сексуальных связей, чем некоторые сорокалетние люди.

Так как же нам применить на практике

суждение по личностным качествам?

Похоже это довольно трудно.

Иногда я задумываюсь,

а что если в будущем мы сможем сканировать

личностные качества, и видеть их на снимках,

например, томографических снимках?

Захотим ли мы пойти на такое исследование?

Я в этом не уверена.

Но несмотря ни на что, мне кажется очень важным тот факт,

что США находится на передовых позициях

в деле касающемся концепции демократии.

Мы достигли успехов в борьбе за демократию,

и думаю, с успехом продолжим делать это в будущем.

В США невозможна ситуация, как например, в Иране,

где мужчина, которого привлекают мужчины,

обречён на смерть,

и лишь в том случае если он поменяет пол,

ему будет позволено жить.

У нас невозможна подобная ситуация.

К моей радости, у нас невозможно и то, что произошло

с одним хирургом, с которым я общалась несколько лет назад.

Он привёз сиамских близнецов

с целью разделить их и, отчасти, чтобы прославиться.

В телефонном разговоре я спросила его,

зачем он собрался делать эту операцию,

ведь риск для пациентов очень велик.

Он ответил, что в стране, откуда близнецы родом,

с такими детьми очень плохо обращаются, поэтому нет другого выхода.

Я ответила: «Вы не думали о том, чтобы попросить политического убежища,

вместо того, чтобы проводить операцию по разделению?»

США даёт потрясающую возможность

людям быть теми, кто они есть,

и не принуждает их меняться в угоду государственному режиму.

Так что я думаю, мы должны стоять на передовой.

В заключении хочу добавить.

Я много говорила об отцах,

и хотела бы, чтобы вы обдумали,

как бы выглядела демократия,

если бы и матери принимали участие в её становлении.

Тут я скажу кое-что немного неожиданное для феминистки,

что, как я считаю, возможно, существуют

различные мнения,

основанные на разных анатомических особенностях,

особенно когда речь идёт о группах людей.

Поскольку я много лет занимаюсь интерсексуальностью,

я так же интересовалась исследованиями в области различия полов.

И одна из тем, которой я вызвала у меня особый интерес,

была тема о различиях между мужчинами и женщинами

в процессах мышления и жизнедеятельности.

На сегодняшний день, исходя из межкультурных исследований,

нам известно, что женщины в среднем,

не все, но в среднем,

более внимательны к проблемам

сложных социальных отношений,

а также склонны заботиться о людях,

которые оказались слабее других в группе.

Если поразмышлять над этим,

мы увидим интересную ситуацию.

Давно, когда я училась в магистратуре, один из моих руководителей,

который знал, что я интересуюсь феминизмом —

я считала себя феминисткой, и до сих пор считаю —

задал мне довольно странный вопрос:

«Скажи, что женского есть в феминизме?»

Я подумала: «Это самый дурацкий вопрос из всех, что я когда-либо слышала.

Смысл феминизма в том, что бы разрушать гендерные стереотипы,

так что нет в феминизме ничего женского».

Но чем больше я раздумывала над этим вопросом,

тем больше понимала, что в феминизме всё же есть кое-что женское.

Вероятно, всё же существует что-то, среднестатически,

что отличает мозг мужчин от мозга женщин,

что делает нас более внимательными

к очень сложным социальным отношениям

и более склонными заботиться о слабых.

Таким образом, в то время как отцы-основатели были озабочены тем,

как защитить индивида от государства,

возможно, если бы мы разрешили

поучаствовать в этой концепции и матерям,

то мы бы получили концепцию

не только о том, как защищать,

но и о том, как заботиться друг о друге.

Возможно, в будущем нам надо заняться именно этим.

Вынести демократию за пределы анатомии,

думать меньше о конкретном теле

с точки зрения идентичности,

но больше думать о взаимоотношениях.

И мы, люди желающие создать лучший союз,

должны думать прежде всего друг о друге.

Спасибо.

(Аплодисменты)