Почему блестящие стеклянные небоскрёбы плохо сказываются на жизни в городе

«Жуткие изменения происходят в наших городах», — говорит архитектурный критик Джастин Дэвидсон. Весь мир, от Хьюстона в штате Техас до Гуанчжоу в Китае, захватили блестящие небоскрёбы из стекла, бетона и стали. По мнению Дэвидсона, переосмысление структуры города объясняет, как внешний вид зданий влияет на городскую жизнь, и что мы теряем, когда архитекторы перестают использовать разнообразные доступные строительные материалы.

Представьте, что когда сегодня
вы вошли в этот зал, вы увидели,

что все люди выглядят абсолютно одинаково:

одного возраста и расы,

в целом хороши собой.

Человек, сидящий рядом с вами,

может обладать неординарным
внутренним миром,

но вы никогда не узнали бы об этом,

ведь у всех было бы одинаковое
бесстрастное выражение лица.

Эта ужасающая трансформация
уже происходит с городами,

но по отношению
не к людям, а к зданиям.

Города пестрят
грубыми очертаниями, тенями,

текстурой и цветом.

Всё ещё можно найти
уникальную архитектуру и характер

в многоквартирных домах в Риге

или Йемене,

в муниципальном жилье в Вене,

в поселениях хопи в Аризоне,

в браунстоунах в Нью-Йорке,

деревянных домах в Сан-Франциско.

Это не дворцы и не соборы.

Это обычные жилые дома,

отражающие простое великолепие городов.

И причина, почему они так выглядят, в том,
что необходимость в пристанище

у людей тесно связана
с жаждой прекрасного.

Город становится осязаем,
благодаря шероховатым фасадам.

Так? Вы можете читать улицы, как книгу,

проводя пальцами по кирпичу и камню.

Хотя со временем сделать это всё сложнее,

потому что города становятся
более гладкими.

Высотные здания городских центров

почти всегда сделаны из бетона и стали

и покрыты стеклом.

Посмотрите на очертания разных городов —

Хьюстона,

Гуанчжоу,

Франкфурта —

это одна и та же армия
полированных роботов,

марширующих вдаль.

Только подумайте обо всём, что мы теряем,

когда архитекторы перестают использовать
всё многообразие материалов.

Когда мы отвергаем гранит,
известняк, песчаник,

дерево, медь, глину, кирпич,

прутья и штукатурку,

мы упрощаем архитектуру,

обедняем города.

Это всё равно что национальные кухни мира

заменить на бортовое питание.

(Смех)

Курица или паста?

Но ещё хуже —

скопления стеклянных небоскрёбов,
как, например, в Москве,

выражающих презрение
к городской жизни общества.

Не так ли? Подобные здания предназначены
для обогащения владельцев и арендаторов,

а не жизней остальных людей,

которые ходят между зданиями.

И мы ожидаем, что это будет бесплатно.

Сверкающие башни — это паразиты,

которые душат городá,
уничтожают общественное пространство.

Мы думаем о фасадах зданий
как о косметике:

декоративный слой наносится,
когда здание практически завершено.

Но то, что фасад находится снаружи,

не лишает его глубины.

Позвольте привести пример,

как внешний вид городов
влияет на то, как мы живём в них.

Когда я был в Саламанке в Испании,

меня притягивало к главной площади

в любое время дня.

Раннее утро, солнечные лучи
на фасадах зданий,

чёткие тени,

а ночью свет фонарей делит здания

на тысячи отдельных участков,

балконов, окон и галерей,

каждый со своей визуальной составляющей.

Эти детали, эта глубина, этот шик

придают площади театральность.

Она становится сценой,
где могут встретиться целые поколения.

Подростки сидят на брусчатке,

пожилые люди занимают скамейки,

и обычная жизнь начинает
выглядеть как оперная постановка.

Занавес поднимается на Саламанке.

Поэтому я говорю о внешности зданий,

не о форме, не о функциях, не о структуре,

внешний вид зданий
задаёт рельеф нашей жизни,

потому что здания
создают пространство для неё,

и это пространство привлекает людей

или отталкивает.

И это определяется зачастую
тем, как выглядят здания.

Похожим на главную площадь в Саламанке
современным местом

является квартал Ла-Дефанс в Париже,

открытое всем ветрам место
между стеклянными стенами,

по которому спешат офисные работники

от метро к своим рабочим местам,

стараясь не задерживаться там
без необходимости.

В начале восьмидесятых годов
архитектор Филипп Джонсон

пытался воссоздать прекрасную
Европейскую площадь в Питтсбурге.

Это PPG Place,

2 000 кв.м. открытого пространства,

окружённого коммерческими зданиями
из зеркального стекла.

Он украсил эти здания
металлической отделкой и нишами,

а также готическими башенками,

чётко очерченными на фоне неба.

Но с земли

площадь выглядит,
как клетка из чёрного стекла.

Конечно, в летнее время

дети бегают взад и вперёд по фонтану,

а зимой здесь заливают каток,

но не хватает уюта неторопливых прогулок.

Это не то место, где действительно
хочется встречаться и общаться.

Общественные места процветают
или терпят неудачу по разным причинам.

Архитектура — только одна из них,

но важная.

Современные площади,

такие как площадь Федерации в Мельбурне

или Суперкилен в Копенгагене, успешны,

потому что сочетают в себе старое и новое,

грубые и гладкие материалы,

спокойные и яркие цвета

и не полагаются чрезмерно на стекло.

Я не против стекла.

Это древний и многосторонний материал.

Его легко производить и перевозить,

устанавливать, заменять

и чистить.

Оно везде: от гигантских
абсолютно прозрачных листов,

до полупрозрачных кирпичей.

Новые покрытия меняют его вид

при изменении освещения.

В дорогих городах, как Нью-Йорк,
оно обладает чудесной способностью

увеличивать ценность недвижимости
за счёт видов из окон,

на самом деле единственного товара,
предлагаемого застройщиками,

чтобы оправдать заоблачные цены.

В середине XIX века

с возведением
Хрустального дворца в Лондоне

стекло стало считаться
самым современным материалом.

К середине XX века

оно уже преобладало в центрах
некоторых американских городов,

в значительной степени благодаря
впечатляющим офисным зданиям,

таким как Левер Хаус в центре Манхэттена,
по проекту «Скидмор, Оуингс и Меррилл».

В итоге технология продвинулась
до такой степени,

что архитекторы могли создавать
не просто прозрачные объекты,

а практически невидимые.

Кроме того,

стекло стало стандартным материалом
для строительства высотных зданий

по достаточно веской причине.

Потому что население мира
стягивается к городам,

тем, кому не повезло, оказываются
в построенных на скорую руку трущобах.

Но сотни миллионов людей
нуждаются в жилье и работе

во всё бо́льших зданиях,

поэтому экономически выгоднее
строить высотки,

упакованные в дешёвые
и практичные навесные стены.

Но стеклу не достаёт выразительности.

Это часть стены, обрамляющей площадь

в доиспанском городе Митла на юге Мексики.

Судя по этой 2000-летней резьбе,

это было важное ритуальное место.

Сегодня мы можем увидеть
историческую и текстурную целостность

этой резьбы, окружающих её гор

и той церкви, которая построена
на вершине руин

с использованием тех же камней.

В соседнем штате Оахака даже
обычные оштукатуренные здания

стали яркими полотнами,
политическими фресками

и сложными графическими картинами.

Это сложный коммуникативный язык,

но засилие стекла может запросто
его уничтожить.

Хорошо, что архитекторы и разработчики

начали заново открывать прелести текстуры,

не отступая от современности.

Некоторые находят новаторское
применение старым материалам,

таким как камень и глина.

Другие изобретают что-то новое,
например, формованные панели Snøhetta

для Музея современного
искусства в Сан-Франциско,

морщинистые и скульптурные.

Архитектор Стефано Боэри
даже создавал живые фасады.

Это его Вертикальный лес,
пара жилых башен в Милане,

самая заметная черта которых — зелень.

Боэри разрабатывает похожие строения
для Нанкина в Китае.

Представьте, если бы фасады из зелени
были так же распространены, как из стекла,

насколько чище стал бы воздух
в китайских городах.

Но дело в том, что в большинстве
своём они одноразовые,

такие бутик-проекты,

которые не так просто сделать массовыми.

И в этом суть.

Использование материалов,
распространённых локально,

предотвращает обезличивание городов.

Медь долго использовалась в Нью-Йорке:

Статуя Свободы,

купол Вулворт-билдинг.

Но она давно вышла из моды,

пока SHoP Architects не использовали ее,
чтобы покрыть American Copper Building,

пару скрученных башен на Ист-Ривер.

Они ещё не закончены,

а уже можно наблюдать, как закатные
лучи играют на металлическом фасаде,

который со временем станет зелёным.

Здания могут быть, как люди.

Их лица отражают их опыт.

И это особенно важно,

потому что когда стекло стареет,

его просто заменяют,

и здание выглядит почти так же,
как и раньше,

пока его в конце концов не снесут.

Почти все другие материалы
обладают способностью

впитывать историю и память,

проецируя их в настоящее.

Фирма Ennead

покрыла Музей естественной истории Юты
в Солт-Лейк-Сити медью и цинком,

рудами, которые добывались
там на протяжении 150 лет

и из-за которых здание
сливалось с охристыми холмами,

таким образом Музей естественной истории

отражает местную историю.

Лауреат Притцкеровской премии Ванг Шу

проектировал исторический музей в Нинбо,

не создавая «обертку» для прошлого,

а создавая память прямо в стенах,

используя кирпич, камень и черепицу,

собранные из уничтоженных деревень.

Сейчас архитекторы
могут использовать стекло

как эмоционально, так и изобретательно.

В Нью-Йорке есть два здания:

первое — Жана Нувеля,
другое — Фрэнка Гери,

фасадами они смотрят на запад 19-ой улицы,

и отбрасываемые ими отражения

создают симфонию света.

Но когда с ростом городов

появляется всё больше зданий из стекла,

то города превращаются в зеркальные залы,

тревожные и холодные.

В конечном итоге
именно в городах сконцентрированы

разнообразные мировые культуры, языки

и уклад жизней множества народов.

Поэтому вместо того,
чтобы скрыть всё это разнообразие

в архитектуре зданий
и сделать их чудовищно одинаковыми,

мы должны поддерживать архитектуру,
которая чтит жизненный опыт городов.

Спасибо.

(Аплодисменты)