Питер Сол: Давайте поговорим об умирании

По словам доктора Питера Сола, мы не можем точно предсказать, когда мы умрём, но мы можем «захватить смерть». Он обращается к нам с просьбой чётко выразить наши предпочтения относительно той помощи, которую нам могут оказать в конце жизни, и предлагает два вопроса, которые помогают начать диалог. (Снято на TEDxNewy)

Я долго размышлял о том,

могу ли я говорить об этом с вами,

такими энергичными и жизнеутверждающими людьми.

Затем я вспомнил цитату Глории Стайнем,

в которой говорится:

«Истина сделает вас свободными,

но сначала она доведёт вас до бешенства».
(Смех)

Итак (Смех)

В связи с этим, я попытаюсь

сделать это здесь:

поговорить о смерти в 21-м веке.

Первый факт, который, несомненно,
раздражает вас, это то,

что каждый из нас умрёт

в 21-м веке.

Из этого не будет никаких исключений.

Однако, согласно опросам,

один человек из восьми думает,
что он будет жить вечно.

(Смех)

К сожалению, этого не произойдёт.

Пока я буду выступать с этим докладом,
всего за десять минут

умрут сотни миллионов клеток моего тела,

и в течение этого дня
2 тысячи клеток моего мозга

погибнут и никогда не восстановятся,

поэтому можно утверждать,
что процесс угасания жизни

начинается довольно рано.

Второе, что я хочу сказать
о смерти в нашем столетии,

помимо того, что это произойдёт с каждым,

это будет подобно крушению поезда

для большинства из нас,

если мы не предпримем попытки изменить

непоколебимую траекторию этого поезда.

Такова правда.

Без сомнения, вы раздражены. Теперь посмотрим,

сможем ли мы освободить вас
от этого ощущения. Я ничего не обещаю.

Как вы уже слышали, я работаю
в отделении интенсивной терапии.

Я считаю, что я пережил расцвет

интенсивной терапии.
Боже мой, какая это была гонка.

Это было необыкновенно.

У нас есть специальные аппараты.

Их много на экране.

Мы применяем волшебную технологию,

которая действительно хорошо работает.

В то время, пока я работал
в отделении интенсивной терапии,

уровень смертности мужчин в Австралии
уменьшился вдвое,

в том числе благодаря интенсивной терапии.

Конечно, большинство технологий,
которые мы применяем,

могут решить эту проблему.

Наш успех был ошеломляющим,

он настолько нас окрылил,

что мы стали говорить,
что мы «спасаем» людей.

Я хочу извиниться за это перед каждым,

поскольку очевидно, что мы никого не спасаем.

Мы просто продлеваем человеческие жизни,

задерживаем смерть и перенаправляем её,

но мы не можем, строго говоря,

спасать жизни постоянно.

Вот что действительно произошло за тот период,

пока я работал
в отделении интенсивной терапии.

Люди, чьи жизни мы начали спасать ещё в 70-х,

80-х и 90-х, сейчас приходят,
чтобы умереть в 21-м веке

от болезней, которые мы
больше не можем лечить так,

как делали это раньше.

Сейчас люди умирают

совершенно иначе.

Большинство болезней, от которых
они умирают, не поддаются лечению так,

как это было раньше,

когда я лечил в 80-х и 90-х.

Мы были захвачены нашим успехом,

и мы не были откровенны с вами о том,

что действительно сейчас происходит.
Пришло время это сделать.

Я встрепенулся в конце 90-х,

когда встретил этого пациента.

Его звали Джим, Джим Смит, и он выглядел так.

Меня позвали в его палату,
чтобы осмотреть его.

Это его маленькая рука.

Меня позвал на осмотр

врач-пульмонолог.

Он сказал: «Посмотри на этого пациента.

У него воспаление лёгких,

похоже, его нужно перевести в реанимацию.

Его дочь здесь, и она хочет, чтобы мы

сделали всё возможное».

Для нас эта фраза очень знакома.

Я спустился в палату и увидел Джима,

его кожа была полупрозрачной, как здесь.

Через его кожу можно было рассмотреть кости.

Он был очень, очень худой,

и конечно, он был болен пневмонией,

и был настолько слаб,
что не мог говорить со мной,

поэтому я спросил его дочь Кэтлин:

«Вы когда-нибудь говорили с ним о том,

что вы хотели бы сделать,

если он окажется в такой ситуации?»

Она посмотрела на меня и сказала:
«Нет, конечно нет!»

Я подумал: «Хорошо. Шаг за шагом».

Мы разговорились, и немного позже
она сказала мне:

«Вы знаете, мы всегда думали,
что у нас ещё найдётся время».

Джиму было 94 года. (Смех)

Я понял, что чего-то тогда не хватало.

Не было того диалога,

который я себе представлял.

Мы начали проводить исследование.

Мы опросили более четырёх тысяч
пожилых людей, проживающих

в домах престарелых Ньюкасла и его пригородах,

и выяснили, что только у одного человека из ста

имеется представление о том, что он будет делать,
когда его сердце перестанет биться.

Только у одного из сотни людей.

И только один человек из 500
думает о том, что будет делать,

если тяжело заболеет.

Я понимал, что этот диалог,

безусловно, не возникает
в обществе в целом.

Я работаю врачом скорой помощи.

Это госпиталь Джона Хантера.

Я думал, у нас дела обстоят лучше.

Вместе с коллегой из дома престарелых,
которую звали Лиза Шоу,

мы пролистали сотни записей

в регистратуре, просматривая,

была ли где-нибудь хоть какая-то запись,

как кто-то разговаривал о том,

что могло произойти с ними,
если лечение, которое они получали,

было до того неэффективным,
что их ждала смерть.

Мы не нашли ни одной записи
о каком-либо предпочтении,

целях, лечении или последствиях,
ни в одной из записей,

инициированных врачом или пациентом.

Мы начали понимать,

что перед нами стояла проблема,

и проблема от этого была ещё более серьёзной.

Мы все знаем, что,
очевидно, когда-нибудь умрём,

но то, как мы умрём
действительно очень важно,

очевидно, не только для нас,

но и для всех людей,
которые продолжают жить после этого.

То, как мы умрём, живёт в сознании каждого,

кто живёт с нами, и напряжение и стресс,

которые возникают из-за этого в семьях,
просто невероятны.

Уровень стресса в семь раз больше при смерти

в палате интенсивной терапии,
чем если бы вы умирали где-то ещё.

Умереть в реанимации не самый лучший вариант,

если бы вы могли делать выбор.

Конечно, хуже того,

всё это стремительно движется к тому,

что многие из вас,
примерно один человек из 10,

умрут в реанимации.

В Соединённых Штатах один человек из пяти.

В Майами, три человека из пяти
умирают в реанимации.

Так что это своего рода движущая сила,

которой мы сейчас обладаем.

Я хочу рассказать вам о причине,

по которой это происходит.

Четыре варианта.

Один из них обязательно произойдёт с нами.

Те варианты, о которых вы знаете,

всё больше представляют
исторический интерес:

внезапная смерть.

Вполне вероятно, что это

не случится ни с кем в этой аудитории.

Внезапная смерть
становится очень редким явлением.

Таких случаев, как смерть маленьких Нелла и Корделии,
или что-то подобное этому,

больше не происходит.

Процесс смерти людей с неизлечимыми болезнями,

которых мы только что видели,

возникает у более молодых людей.

Когда вам будет 80 лет, маловероятно,
что это произойдёт с вами.

Только один из 10, доживших до 80-ти лет,
умрёт от рака.

Вот причины, которые прогрессируют сейчас.

Вы умрёте от увеличивающейся
недостаточности органов.

Дыхательной, сердечной, почечной,

любых других систем, прекративших
свою работу. Каждый из этих органов

будет допуском в реанимацию,

к концу которого, или в определённый момент,

кто-нибудь скажет «хватит, довольно»,
и мы остановимся.

А здесь рост происходит
с невероятной быстротой,

и по крайней мере
шесть из десяти человек, сидящих здесь,

умрут таким образом,

что само по себе означает
сокращение мощностей

с увеличением слабости.

Слабость — неизбежный элемент старения.

Увеличивающаяся слабость
на самом деле основная причина,

по которой сейчас умирают люди,

и последние несколько лет,
или последний год своей жизни

мы абсолютно нетрудоспособны, к сожалению.

Вам все ещё это нравится? (Смеётся)

(Смех)

Простите, я чувствую себя здесь
в роли Кассандры.

(Смех)

Могу ли я сказать что-то позитивное?

Позитив в том, что это
происходит в глубокой старости.

Все мы, большинство из нас, живём,
чтобы достичь этого момента.

Исторически сложилось так,
что мы не доживали до него.

Вот что случается с вами,

если вы доживаете до старости,

и, к сожалению, увеличение
продолжительности жизни означает

увеличение числа пожилых людей,
а не молодёжи.

Извините за плохие новости. (Смех)

Однако мы делали что-то полезное,

мы не принимали это безропотно,

в Госпитале Джона Хантера или где-то ещё.

Мы начали целую серию проектов,

в которых мы пробовали и смотрели,
сможем ли мы вовлечь людей

в то, что с ними происходит.

Но мы осознали, что имеем дело

с культурной проблемой.

Мне очень нравится эта картина Климта.

Чем дольше вы на неё смотрите, тем более глубоко

понимаете смысл всего, что здесь изображено.

Отчётливо видно, что это
разделение жизни и смерти,

и страха. Если вы присмотритесь,

то увидите женщину

с открытыми глазами.

Она одна из тех, на кого он смотрит,

и она та, за кем он пришёл. Вы видите это?

Она смотрит с ужасом.

Это великолепная картина.

Перед нами стояла культурная проблема.

Люди явно не хотели говорить с нами о смерти,

или мы так думали.

С хорошим финансированием
со стороны федерального правительства

и местной службы здравоохранения
мы представили нашу программу

в госпитале Джона Хантера.
Эта программа Уважения Выбора Пациента.

Сотни обученных специалистов шли в палаты

и говорили людям о том, что они умрут,

и спрашивали, что они бы предпочли
при таких обстоятельствах.

Пациенты и их семьи полюбили эту программу.

98% людей действительно думали,

что это должно было быть обычной практикой,

и именно так это и должно работать.

И когда они выразили свои пожелания,

все они сбылись, как будто бы так и было.

Мы смогли сделать это для них.

Затем, когда финансирование закончилось,

мы вернулись спустя шесть месяцев,

и снова всё остановилось,

и никто больше не вёл таких диалогов.

Это была душераздирающая картина,

поскольку мы думали, что всё это
действительно продолжится.

Культурная проблема снова заявила о себе.

Вот какой можно сделать вывод:

я думаю, важен тот факт, что мы
не просто так попали на эту автостраду

интенсивной терапии, не подумав хорошо,
действительно ли это то место,

где мы все хотим оказаться в конечном итоге,

особенно когда мы стареем и слабеем,

и интенсивная терапия может
предложить нам всё меньше и меньше.

Рядом должна быть и другая дорога

для тех людей, которые
не хотят идти по этому пути.

У меня есть одна небольшая,

и глобальное понимание того,
что может случиться.

Поговорим о небольшой идее.

Давайте все вместе

проявим больше участия так, как показал Джейсон.

Почему мы не можем поговорить

с нашими стареющими родственниками

и людьми, которые
могли бы приблизиться к этому?

Есть пара вещей, которые вы можете сделать.

Первая: вы можете

просто задать этот простой вопрос.
Это беспроигрышный вариант.

«Если болезнь отнимет ваши силы настолько,
что вы не сможете высказаться,

кто сможет высказаться вместо вас?»

Это действительно важный вопрос,

поскольку когда людям позволяют выбирать,

это даёт удивительные результаты.

Второй вопрос, который вы можете задать:

«Вы говорили с этим человеком

о том, что вам действительно важно,

так, чтобы мы лучше представляли,
что именно мы можем сделать?»

Итак, это моя небольшая идея.

Глобальное видение проблемы, я думаю,
в большей степени вопрос политический.

Я думаю, что это должно касаться всех.

Я считаю, что у нас должно быть
движение «Захвати Смерть».

(Смех)

Моя жена сказала: «Ага, это будут
сидячие забастовки в морге.

Да, да. Конечно». (Смех)

Это не сработало,

но я был сильно удивлён этим.

Я стареющий хиппи.

Я не думаю, что ещё выгляжу как хиппи,
но я им был, и двое моих детей

родились дома, в 80-х годах,

когда роды в домашних условиях были в моде,
и мы, будучи бэби-бумерами,

брали на себя ответственность за данный процесс.

Я хотел бы заменить слово «рождение»

на «мир, любовь, естественная смерть».

Я считаю, что нам нужно
мыслить на уровне государства

и переделать этот процесс
из медицинской модели в то,

чем он является на самом деле.

Возможно, это звучит
как призыв к эвтаназии.

Я хочу, чтобы вы все ясно поняли,

что я ненавижу эвтаназию.
Я думаю, это какая-то интермедия.

Я не думаю, что она что-то значит.

Я действительно думаю, что

в таких местах, как Орегон,

где возможно самоубийство с врачебной помощью,

когда вы принимаете дозу яда,

только полпроцента людей делают это.

Мне больше интересно,
что происходит с теми 99.5% людей,

которые не хотят делать этого.

Я думаю, большинство людей не хочет умирать,

но я считаю, большинство людей

хотят иметь хоть какой-то контроль
над процессом своей смерти.

Итак, я против эвтаназии,

но я думаю, мы должны позволить людям
хоть немного контролировать.

Это перекроет кислород эвтаназии.

Я думаю, мы должны
обратить внимание на контроль

над желанием совершить эвтаназию не для того,

чтобы сделать её нелегальной,
или легальной, или вообще о ней беспокоиться.

Вот цитата Сесилии Сандерс,

которую я встретил ещё будучи студентом.

Она открыла первый хоспис.

И она сказала:
«Вы значите, поскольку вы живёте,

и вы значите до самого последнего
момента вашей жизни».

И я твёрдо верю,

что именно с такой идеей
мы должны идти вперёд.

Спасибо. (Аплодисменты)