Психическое заболевание — взгляд изнутри

«Вы не против, если я устрою погром в вашем офисе?» Однажды Элин Сакс задала такой вопрос своему врачу, и это была отнюдь не шутка. В 2007 году правовед Сакс рассказала собственную историю о шизофрении, контролируемой препаратами и терапией, но остающейся вездесущей. В этой яркой речи она просит нас воспринимать людей с психическими заболеваниями ясно, искренне и с состраданием.

Я страдаю хронической шизофренией.

Сотни дней я провела

в психиатрических клиниках.

Я могла бы провести

остаток своих дней на больничной койке,

но моя жизнь сложилась иначе.

Вообще-то, мне удалось
держаться подальше от больниц

в течение трёх десятилетий.

Пожалуй, это моё высшее достижение.

Но это не значит, что меня не затронули

психиатрические проблемы.

Когда я окончила Йельскую школу права

и вышла на свою первую работу,
мой психиатр, доктор Уайт, объявил,

что собирается прекратить свою практику

через три месяца,
за несколько лет до того,

как я планировала покинуть Нью-Хейвен.

Уайт невероятно мне помогал,

и мысль об его уходе

разрушала меня.

Мой лучший друг Стив,

почувствовав,
что произошло что-то ужасное,

прилетел ко мне в Нью-Хейвен.

Мне бы хотелось зачитать
кое-что из моих записей:

«Я открыла дверь квартиры.

Позже Стив скажет мне,

что, несмотря на то, что много раз
он видел меня не в себе,

он не был готов к тому,
что увидел в тот день.

Больше недели я ничего не ела.

Я была истощена.

Я передвигалась так,
будто ноги одеревенели.

Моё лицо выглядело как маска.

Я зашторила все окна,

поэтому в разгар дня

в квартире царила кромешная тьма.

В комнате было нечем дышать,
повсюду был беспорядок.

Стив, как юрист и психиатр,
лечил множество пациентов,

страдающих тяжёлыми
психическими заболеваниями,

он утверждает, что никогда
не видел ничего хуже.

«Привет», сказала я
и направилась к дивану,

где несколько минут просидела
в полном молчании.

«Спасибо, что пришёл, Стив.

Всё рушится: мир, слова, голос.

Прикажи часам остановиться.

Пора. Время пришло».

«Уайт уходит», — мрачно сказал Стив.

«Меня сведут в могилу.
Всё слишком серьёзно, — простонала я. —

Меня затягивает.

Я боюсь. Скажи, чтобы они ушли».

В молодости я побывала
в психиатрической клинике

три раза в течение
продолжительного времени.

Доктора диагностировали
хроническую шизофрению

и сделали «смертельный» прогноз.

В лучшем случае
я должна была жить под опекой

и выполнять лёгкую работу.

К счастью, этот прогноз

не оправдался.

Сейчас я профессор права,
психологии и психиатрии

в школе права
Университета Южной Калифорнии.

У меня много близких друзей,

любимый муж Уилл, который сегодня в зале.

(Аплодисменты) Спасибо.

Он, определённо, звезда моей истории.

Мне бы хотелось рассказать,
как всё произошло,

и поделиться тем,
каково быть психически нездоровой.

Я хочу подчеркнуть — это мой личный опыт,

ведь каждый сходит с ума по-своему.

Давайте начнём с определения шизофрении.

Шизофрения — заболевание головного мозга.

Её отличительная черта — психоз,

или оторванность от реальности.

Бред и галлюцинации —

проявление заболевания.

Бред — навязчивые ложные убеждения,
не поддающиеся коррекции,

а галлюцинации —
ложные сенсорные впечатления.

Например, во время моих приступов

я часто думаю, что убила сотни тысяч людей

своими мыслями.

Иногда мне кажется, что ядерный взрыв

вот-вот произойдёт в моей голове.

Иногда у меня возникают галлюцинации:

однажды я обернулась и увидела мужчину

с ножом в руке.

Представьте, что ночные кошмары
происходят наяву.

Часто речь и мышление

становятся бессвязными.

Ослабление ассоциаций приводит
к составлению предложений

из слов, которые звучат одинаково,
но вместе не имеют смысла.

В крайнем случае, это ведёт
к так называемому «словесному салату».

Многие люди ошибочно считают,

что шизофрения и расстройство
множественной личности — одно и то же.

Разум больных шизофренией
не расщеплён, а разрушен.

Все видели на улице,

как неопрятный, худой бродяга

слоняется у офисных зданий,

крича или бормоча что-либо себе под нос.

Скорее всего, этот человек
страдает одной из форм шизофрении.

Шизофрения может проявляться

в любом социально-экономическом слое,

и многие высокопоставленные лица

страдают этим заболеванием.

Несколько лет назад я решила

записать свои переживания и личный опыт.

Мне бы хотелось
поделиться моей историей с вами,

показать её изнутри.

Данный эпизод произошёл на седьмой неделе

первого года моего обучения
в Йельской школе права.

Обратимся к моим записям:

«Я и мои однокурсники
Ребел и Вэл договорились

встретиться в библиотеке
вечером в пятницу,

чтобы вместе поработать над заданием.

Однако мы ненамного продвинулись,

когда моя речь стала бессвязной.

«Записки это посещения», — сообщила я.

«Они дают доказательства.
Всё дело в вашей голове.

Пэт так говорил. Вы кого-нибудь убили?»

Ребел и Вэл

уставились на меня так,

будто их окатили ледяной водой.

«О чём ты, Элин?»

«Да ни о чём особенном.
О том, о сём, о рае и аде.

Давайте поднимемся на крышу.

Это плоская поверхность.
Там безопасно».

Ребел и Вэл последовали за мной

и поинтересовались, что на меня нашло.

«Это моё истинное я», — заявила я,

размахивая над головой руками.

Поздним вечером пятницы, стоя на крыше

Йельской школы права,

я стала во всё горло распевать песни.

«Приезжай в солнечную Флориду.

Хочешь потанцевать?»

«Ты колешься?» — спросили они. —
Или куришь?»

«Наркотики? Я? Ни за что.

Приезжай в солнечную Флориду,

где растут лимоны, где рождаются демоны».

«Ты пугаешь меня», —
признался кто-то из них.

Ребел и Вэл направились
обратно в библиотеку.

Я пожала плечами и последовала за ними.

Вернувшись обратно,
я спросила своих однокурсников,

прыгают ли у них слова из судебных дел,

как у меня.

«Мне кажется, кто-то проник
в копии моих судебных дел», — заявила я. —

Нам нужно исследовать суставы.

Я не доверяю суставам,

но благодаря им держится тело».

Это яркий пример ослабления ассоциаций.

«В конце концов, я добралась домой,

но так и не смогла успокоиться.

Моя голова была полна звуков,

апельсиновых деревьев,
ненаписанных документов

и массовых убийств,
за которые мне предстояло ответить.

Сидя на кровати,
я раскачивалась взад и вперёд

и стонала от страха и одиночества».

Этот случай привёл меня
к первой госпитализации в Америке.

Две другие произошли в Англии.

Вернёмся к моим записям:

«На следующее утро я пошла к профессору,

чтобы продлить сроки выполнения задания.

Как и прошлой ночью,

я начала бормотать
что-то невразумительное,

и он сразу же отвёл меня в медпункт.

Там тот, кого я называю «доктор»,

и его команда мучителей налетели на меня,

крепко схватили

и бросили на железную койку с такой силой,

что у меня звёзды из глаз посыпались.

Затем они привязали меня к койке

толстыми кожаными ремнями.

Я издала звук, неизвестный мне до тех пор:

полустон, полукрик,

почти животный, полный ужаса.

Звук раздался снова,

вырываясь из глубин моего существа

и срывая голос».

Это привело
к принудительной госпитализации.

Одной из причин, по которой
доктора госпитализировали меня

против моей воли, стало то,

что я «абсолютно недееспособна».

В пользу этого они записали в моей карте,
что я не в состоянии

выполнять домашние задания
для школы права.

А что тогда делать с остальными
студентами Нью-Хейвена?

(Смех)

В следующем году

я провела пять месяцев
в психиатрической клинике.

Иногда я лежала по 20 часов
на смирительной кровати,

связанная по рукам и ногам,

руки и ноги привязывают
специальной верёвкой,

туго затянутой на груди.

Я ни на кого не нападала.

Я никому не причиняла вред.
Я никому не угрожала.

Если вас никогда не связывали,

вы не понимаете, каково это на самом деле.

Это просто ужасно.

Каждую неделю в США

от одного до трёх человек
умирают на этих кроватях.

Они задыхаются,
захлёбываются собственной рвотой,

давятся и переживают сердечный приступ.

До сих пор неясно, зачем нужны
эти смирительные устройства:

спасать жизнь или приводить к смерти?

Готовясь к написанию доклада
о смирительных устройствах

для Йельского журнала о праве,

я побеседовала
с выдающимся профессором права,

по совместительству психиатром,

и он сказал, что согласился бы,

что такие устройства унижают пациентов,

причиняют им боль и пугают.

Потом он взглянул на меня
и со знанием дела заявил:

«Элин, ты просто не понимаешь,

эти люди психически больны.

Они не такие, как ты или я.

Они воспринимают это по-другому».

В тот момент мне не хватило смелости
сказать ему,

что он не прав: мы такие же, как он.

Нам, как и ему, не нравится лежать,

привязанными к кровати, и мучиться часами.

На самом деле, я уверена,

многие до сих пор считают,
что смирительные устройства

помогают пациентам
чувствовать себя в безопасности.

Я никогда не встречала пациента
психиатрической клиники,

который бы согласился с этим.

Я выступаю за лечение
психических заболеваний,

но я против применения силы.

Я не думаю, что применение силы
способствует лечению,

я думаю, что ужасно применять силу
по отношению к человеку,

страдающему страшной болезнью.

В итоге, я прилетела в Лос-Анджелес,

чтобы преподавать в школе права
Университета Южной Калифорнии.

Годами я избегала лечения,

предпринимая множество попыток
выздороветь.

Я чувствовала,
что могу обойтись без лечения,

мне хотелось доказать,

что я психически здорова, что мой
диагноз — чья-то ужасная ошибка.

Моим девизом было
«Меньше лечения, больше здоровья».

Мой психиатр в Лос-Анджелесе,
доктор Каплан, убеждал меня

продолжать лечение
и заняться своей жизнью,

но я решила предпринять
последнюю попытку выздороветь.

Вернёмся к записям:

«Я начала принимать меньше лекарств,
и в скором времени

начала ощущать последствия.

После возвращения из поездки в Оксфорд,

я направилась в офис Каплана,
упала на диван в углу,

закрыла лицо руками и начала трястись.

Я ощущала сотни злых существ
с кинжалами в руках.

Они отрезали по кусочку моей плоти

и заставляли глотать горячие угли.

Позже Каплан сказал,
что я извивалась от боли.

Он чётко описал моё состояние

как острый психоз,

но я всё равно отказалась от лечения.

Миссия ещё не завершена.

Сразу после встречи с доктором Капланом

я пошла к доктору Мэрдеру,
эксперту по шизофрении,

следившим за побочными эффектами
моего лечения.

Он полагал, что у меня
лёгкая форма шизофрении.

Оказавшись в его офисе, я села на диван

и стала бормотать:

«Взрывы в голове, и люди пытаются убить.

Вы не против, если я устрою погром
в Вашем офисе?»

«Если Вы собираетесь это сделать,
Вам придётся уйти», —

ответил Мэрдер.

«Отлично. Мало. Огонь на льду.
Скажите им не убивать меня.

Скажите им не убивать меня.
Что я сделала не так?

Сотни тысяч с мыслями. Запрет».

«Элин, Вам кажется, что вы опасны

для себя или окружающих?

Я думаю, Вас необходимо госпитализировать.

Я могу попросить,
чтобы Вас приняли прямо сейчас.

Мы могли бы сделать это незаметно».

«Ха-ха-ха.

Вы предлагаете мне отправиться в клинику?

Клиники ужасны, они сводят с ума,
они наводят печаль.

Держитесь подальше.
Я Бог, или была им».

На этом моменте в тексте,

где я сказала: «Я Бог, или была им»,

мой муж сделал пометку.

Он спросил:
«Ты бросила работу или тебя уволили?»

(Смех)

«Я даю жизнь и забираю её.

Прости меня, ибо я не ведаю, что творю».

Однажды приступ произошёл
на глазах у моих друзей,

и они убедили меня принимать лекарства.

Я больше не могла отрицать правду,

я не могла что-либо изменить.

Стена, которая разделяла профессора Сакс

и безумную женщину,
госпитализированную много лет назад,

лежала разрушенная, в руинах.

Я не должна стоять здесь,
с таким-то заболеванием,

но я здесь. И я здесь по трём причинам:

во-первых, я прошла прекрасное лечение.

Психоаналитическая терапия
четыре-пять раз в неделю,

на которую я до сих пор хожу,
плюс замечательные лекарства.

Во-вторых, у меня много
родственников и близких друзей,

которые знают меня и моё заболевание.

Эти отношения
наполнили мою жизнь смыслом,

они помогли мне посмотреть

в лицо болезни.

В-третьих, я работаю
в невероятно участливом коллективе

в школе права
Университета Южной Калифорнии.

Это место не только
соответствует моим потребностям,

но и приветствует их.

Работа стимулирует
мои умственные способности,

занимая меня сложными проблемами, —

а это самое лучшее,
эффективное и надёжное лекарство

против моего заболевания.

Но даже с прекрасным лечением,
замечательной семьёй

и друзьями, участливыми коллегами

до недавнего времени

я не говорила о своей болезни открыто,

потому что стереотипы
о психически нездоровых людях

настолько сильны, что я
не чувствовала себя в безопасности.

И если вы слышите только это,

то поймите:
«Не существует шизофреников.

Есть люди, страдающее шизофренией,

это может быть ваш супруг, ваш ребёнок,

а может быть ваш сосед, кто-то из друзей

или коллег.

И, напоследок, несколько мыслей.

Необходимо инвестировать
больше ресурсов в изучение и лечение

психических заболеваний.

Чем больше мы понимаем болезнь,
тем эффективнее будет лечение;

чем эффективнее будет лечение,

тем больше людей получат помощь,

и не придётся применять силу.

Также нужно прекратить криминализацию
психических заболеваний.

Это национальная трагедия и позор,
что окружная тюрьма Лос-Анджелеса —

крупнейшее психиатрическое учреждение США.

Американские тюрьмы заполнены людьми,

страдающими тяжёлыми
психическими заболеваниями.

Многие из них оказались там
из-за отсутствия адекватного лечения.

Я могла бы легко оказаться
в тюрьме или на улице.

Обращаясь к индустрии развлечений
и прессе, я хочу сказать,

что вы сделали прекрасную работу,
борясь со стереотипами

и предубеждениями всех мастей.

Прошу вас, не прекращайте
показывать фильмы,

пьесы и статьи, герои которых

страдают тяжёлыми
психическими расстройствами.

Покажите их с состраданием,

покажите всё богатство и глубину их опыта,

покажите их людьми, а не диагнозами.

Недавно мой друг задал вопрос:

«Если бы существовало такое лекарство,

которое мгновенно бы вылечило меня,
приняла бы я его?»

Поэту Райнеру Марии Рильке

предложили пройти психоанализ.

Он отказался: «Не лишайте меня демонов,

ведь ангелы тоже могут меня покинуть».

Однако мои приступы —

кошмары наяву,
в которых демоны так ужасны,

что все ангелы давно покинули меня.

Приму ли я лекарство?
Без тени сомнения.

Не хочу, чтобы вам казалось,
будто я сожалею о той жизни,

которой могла бы жить,
если бы была здорова.

Но я не прошу жалеть меня.

Я хочу сказать, что человеколюбие,
присущее всем нам,

намного важнее психических заболеваний.

Люди, страдающие
психическими заболеваниями,

хотят того же, что и все, —

«работать и любить»,
как сказал бы Зигмунд Фрейд.

Спасибо. (Аплодисменты)

(Аплодисменты)

Большое спасибо. Вы очень добры.
(Аплодисменты)

Спасибо. (Аплодисменты)