Письмо тем, кто не нашёл своего места в наше время

Лето 2016 года. Повсюду популисты собирают толпы последователей, сея отвращение и страх. Писатель Ананд Гиридхарадас не выступает с речью — он читает письмо. Оно написано теми, кто победил в эпоху перемен. Оно адресовано тем, кто в наше время ощущает себя лишним человеком. В письме он признаётся, что боль не замечают, пока она не переросла в гнев. Его упрёк элите, которая, хотя и живёт в мире идеалистов, но очень далека от простых людей, в том, что она занимается «спасением мира», сидя за закрытыми дверями, а к будущему относится несерьёзно и довольно эгоистично. Её больше волнует вопрос, как отправить людей на Марс, а не помочь им жить на Земле. Своим письмом он просит отказаться от догм, которые доступны лишь избранным и которые нам так нравятся, ради того, чтобы «попробовать помочь претворить мечты друг друга в жизнь».

29 июня 2016 года.

Дорогой гражданин нашей планеты,

сегодня я обращаюсь к тебе,

к тебе, в наше время окончательно
потерявшему ориентиры.

Прямо сейчас в нашей с тобой общей жизни
на планете Земля,

когда весь мир полон конфликтов

и злобы,

и страха,

я пишу это письмо

просто тебе,

несмотря на то, что мы оба знаем,

что под этим «ты»
существует множество людей,

и много нас — под словом «я».

Я пишу тебе, потому что сейчас

меня пугает то, как содрогается под нами
наша с тобой общая планета.

Я думаю, она так же пугает и тебя.

Кое-чего мы, я подозреваю,

боимся вместе с тобой.

Но, похоже, что больше всего
мы боимся друг друга.

Ты боишься мира, в котором я хочу жить,

а меня, в свою очередь,
пугают твои взгляды.

Знакомо ли тебе чувство,
когда ждёшь, что вот-вот начнётся гроза,

до того, как это произойдёт?

Чувствуешь ли ты это сейчас,

мой согражданин по планете?

Эти слабость и волнение,

которые тем, кто знает,

очень напоминают 30-е годы прошлого века?

Возможно, для тебя всё не так,

потому что наша боязнь друг друга

проявляется в каждом из нас по-своему.

В данный момент я чувствую,
что твой страх по отношению ко мне,

боязнь того мира, на правильности которого
для нас обоих я всегда настаивал,

за последнее поколение сильно возросли.

Прошло какое-то время,
и твои страхи породили мои страхи.

По крайней мере,
у меня не было страхов в самом начале:

я никогда не думал,
что мне нужно было бояться тебя.

Я слышал тебя,

но не слушал,

все эти годы, когда ты говорил,
что этот потрясающий новый мир

не является таковым для тебя,

для многих таких, как ты,

живущих в промышленно развитых странах;

что открытый, предприимчивый мир,
от которого я был в восторге,

мир людей, товаров и технологий,
доступных каждому,

доступных везде по всему миру,
где в них нуждаются,

не означал для тебя свободу.

Я прошёл по твоим городам,

и, хотя и смотрел, ничего не замечал.

Я обратил внимание,
что в Стивенвилле, штат Техас,

на главной площади центральными зданиями

были сплошь адвокатские конторы,

потому что все жители постоянно
то садились в тюрьмы, то выходили из них.

В Вагнере, штат Южная Дакота,
я видел пустые магазины

и центр Ветеранов зарубежных войн,

которые были словно насмешкой

над стремлением жителей города
стойко перенести тяготы.

Я видел,

что в супермаркете в Ланкастере,
штат Пенсильвания,

очень много людей,
которые в свои двадцать-тридцать лет

выглядели так, будто им жить осталось
лет десять-двадцать:

кожа вся в пятнах, иссохла,

волосы редеющие, спутавшиеся,

жёлтые, стёршиеся зубы

и потерянный взгляд.

Я видел, как молодые люди,
с которыми я сталкивался в Париже,

во Флоренции, в Барселоне,

закончили вузы, но не имели работы,
чтобы применить знания,

живя на зарплату стажёров
лет до тридцати,

они не могли сделать карьеру,

только потому что экономика
создаёт богатство,

но не рабочие места.

Я видел, как некоторые части Лондона
стали кварталами-призраками,

там миллиардеры вкладывают
сомнительные деньги в пустые квартиры,

от чего цены на жильё так растут,
что старожилы и молодые пары

вынуждены выселяться из домов.

Я также слышал, что привычные связи
в твоей жизни

разорваны.

Раньше ты мог рассчитывать на работу,

а сейчас уже нет.

Раньше ты мог кормить своих детей

и гарантировать, что они смогут

подняться по жизни выше,
чем это сделал ты,

а сейчас уже не можешь.

Раньше у тебя было чувство
собственного достоинства, а сейчас нет.

Раньше было обычным для людей вроде тебя
иметь собственный дом,

а сейчас нет.

Я не могу сказать,

что я не знал этого,

но я ничего не замечал,

занимаясь созиданием будущего,
в котором мы сможем жить на Марсе,

а ты пусть будешь страдать здесь на Земле.

Я отвлёкся,

трудясь над изобретением бессмертия,

пусть даже многие из вас уже живут
меньше своих родителей.

Я слышал это, но не слушал.

Я смотрел,

но не видел.

Я читал, но не понимал.

Я обращал внимание

только когда ты начинал
голосовать и возмущаться

и когда выборы и недовольства,
и выдвигаемые требования

начинали угрожать мне лично.

Я слушал только тогда, когда ты требовал
разрушить союзы государств

и избирал отъявленных демагогов.

Только тогда твоя боль

заинтересовала меня.

Я знаю, что чувство боли

зачастую является прологом
к причинению боли.

Сейчас я бы хотел знать,

желал бы ты в меньшей степени
причинить боль,

если бы я был тогда рядом с тобой,

когда ты сам испытывал боль.

Я спрашиваю себя,

почему же тогда меня
не было рядом с тобой.

Во-первых, я находился в экстазе

от «пророков перемен»,

я стал адептом культа новизны
ради всего нового,

глобализации и открытых границ,

и стремительно меняющегося разнообразия.

Когда перемены стали моей
всеобъемлющей верой,

возможно, я был слеп.

Возможно, мне не удалось
увидеть последствий этих перемен.

Возможно, я пренебрегал важностью

устоев, традиций, обычаев, стабильности...

и общности.

И чем больше я укреплялся

в своей вере в перемены и открытость,

тем больше я толкал тебя
в другую крайность:

поддаться,

отстраниться,

сблизиться,

сплотиться.

Сейчас я вижу то, чего не видел раньше,

я вижу, что отсутствие
«правильного» цвета кожи или пола

не является единственным недостатком.

Есть более тонкий, неуловимый недостаток:

иметь привилегированные характеристики

и всё же чувствовать,
как история отворачивается от тебя,

хотя раньше она была
куда благосклоннее к таким, как ты,

грядущее будет куда благосклоннее

к другим.

Мир, который становится более чужим

и менее привычным тебе день за днём.

Я и мысли не допускаю, что архаичные
привилегии не должны исчезнуть.

Они должны исчезнуть
как можно быстрее.

Тебе следует научиться жить
в новое время,

в котором не существует привилегий
«правильного» цвета кожи или пола.

И если твой гнев превратится в ненависть,

прошу, помни, в нашем общем доме
нет места таким вещам.

Я допускаю, согражданин планеты,

что я умаляю степень страданий
от потери статуса.

Я забыл,

что вещи, в которых нуждается общество,
могут быть непросты для индивида.

Похожая ситуация получается

с нашей с тобой общей
экономической системой.

Как я не могу и не хочу

«отмотать всё назад» и отказаться
от идей равенства и разнообразия

и всё же должен понять

чувство потери,
которое это повлечёт за собой,

я так же отказываюсь
и не смогу, даже если бы захотел,

повернуть время вспять и отказаться
от взаимозависимого как никогда мира

и от изобретений,
которые не могут не появляться постоянно.

Несмотря на это, я должен считаться
с тем, что ты испытал в подобных вещах.

Ты годами твердил мне, что тебе от них

не так уж и хорошо,
как я прогнозировал в своих теориях.

Однако до того как ты закончишь жаловаться

на тяжёлую жизнь с недостатком времени,
непостоянными заработками

и ускользающими возможностями;

на ту боль, когда оставляешь детей
в круглосуточном детском саду,

чтобы успеть к началу работы
в 3 часа ночи,

я приводил тебе свои доводы до того,
как ты закончишь предложение,

свою убеждённость,

что вещью, которую ты
испытал на себе, была гибкость

и свобода.

Язык — это одна из вещей,
которая поистине объединяет нас,

поэтому я иногда использую
это общее с тобой благо,

чтобы запутать тебя,

чтобы отвлечь,

чтобы оправдывать себя,

чтобы презентовать то, что хорошо мне,

в качестве того,
что якобы станет благом для нас обоих,

когда я разбрасывался терминами
«совместное потребление»,

«нарушение производственных циклов»,

«доступ к мировым ресурсам».

Сейчас я вижу, что я делал на самом деле,

иногда

скупая по дешёвке вашу боль,

наводя на ней лоск

и пытаясь продать вам обратно

как свободу.

Я хотел поверить
и хотел, чтобы ты поверил,

что удобная для меня система,

которая сделала мою жизнь
ещё более комфортной,

также является лучшей системой для тебя.

Я высокомерно поучал тебя,

что ты голосуешь
против своих экономических интересов,

голосуешь против своих интересов,

как будто бы я вообще знаком
с твоими интересами.

Это мой экономический догматизм.

Я имею склонность

делать экономические интересы людей
их единственным интересом,

игнорируя такие вещи,
как общность и достоинство,

и мечту достучаться до тех,
кто не замечает тебя.

Итак, где мы сейчас?

Пугающее, но понятное время

демагогии, перелома,

ксенофобии, негодования и страха.

Я беспокоюсь за нас обоих,
что, если мы продолжим путь,

я не стану слушать,

ты почувствуешь себя неуслышанным,

ты станешь кричать на меня,
чтобы я слушал.

Я переживаю, что каждый из нас
соблазнён перспективами будущего,

в котором нет места для кого-то из нас.

Если это продолжится,

если это продолжится,

то может пролиться кровь.

Намёки на эту кровь

каждый день видны в газетах.

Могут начаться облавы, рейды,

депортации, лагеря, раскол.

Нет, я не думаю, что преувеличиваю.

Разговор о войне может быть слышен

даже в тех местах, в которых,
казалось бы, давно покончили с ней.

Всегда присутствует надежда на избавление.

Но это будет не дешёвое
и пустое избавление,

которое приходит с болтовнёй
о том, как важно быть «единым целым».

Это потребует большего.

Это потребует осознать то, что мы оба
приняли решение быть здесь.

Мы сами создали наших «других».

Как родители, как соседи, как граждане,

мы видим и иногда не признаём за другими

право на существование.

Ты не был рождён с чувством мести.

У меня есть определённая роль

в том, что ты испытываешь жажду мщения,

и эта жажда подталкивает меня

придумать как никогда изощрённые
способы отвлечься

от нашей повседневной жизни,

от школ и соседей,

от аэропортов и парков развлечений,

которые раньше были нашими общими.

Мы сталкиваемся с тем,

что проблема не в этих огромных
безликих силах.

Мы сталкиваемся с проблемой
наших с тобой отношений.

Мы нашли способ
откровенно высказать всё друг другу,

что до сих пор накопилось.

Мы можем найти способ высказаться,

который позволит нам выйти из тупика.

Но существуют вещи,
от которых нам следовало бы отказаться,

согражданин мира,

начиная со столь любимых нами
версий реальности.

Представь, что ты отказался бы от фантазий

об обществе, очищенном
от тех или иных людей.

Представь, что я отказался бы
от своей привычки

«спасать мир», пока ты этого не замечаешь,

размышлять о будущем

твоей работы,

твоей еды,

твоих школ,

в местах, куда ты не сможешь
попасть, не пройдя через кордон охраны.

Мы можем делать это
только если примем,

что мы игнорировали друг друга.

Если и существует надежда на диалог

в этот зловещий час,

то для такого диалога
настало подходящее время.

Мы долгое время

гнались за различными
призрачными мечтами

за счёт игнорирования
фундаментальной мечты каждого из нас:

мечты заботиться друг о друге,

мечты позволить
реализоваться потенциалу друг друга,

мечты творить историю вместе.

Мы можем осмелиться поверить
в мечты друг друга,

ведь это та вещь, которая
важнее всей этой блестящей мишуры.

Давайте осмелимся.

Искренне ваш,

ваш согражданин планеты Земля.

(Аплодисменты)