Я — хазареец, и Афганистан — родина моего народа. Как и сотни тысяч других детей-хазарейцев, я родился в изгнании. Постоянные гонения и кампании против хазарейцев вынудили моих родителей покинуть Афганистан. История гонений имеет длинную историю и связана с правлением короля Абдур Рахмана. Он истребил 63% хазарейского населения. Он воздвигал минареты из их черепов. Многих хазарейцев продавали в рабство, многие бежали из страны в соседние Иран и Пакистан. Мои родители тоже бежали в Пакистан и обосновались в городе Кветта, где я и родился. После террористической атаки на башни-близнецы 11 сентября у меня впервые появился шанс поехать в Афганистан с иностранными журналистами. Мне было всего 18 лет, и я получил работу устного переводчика. Через 4 года переезд в Афганистан насовсем показался мне достаточно безопасным. Я работал там фотографом-документалистом и делал репортажи о многих историях. Одна из самых важных историй в моей работе посвящена афганским мальчикам-танцорам. Это трагическая история об ужасающей традиции. Она касается маленьких мальчиков, танцующих для полевых командиров и влиятельных в обществе людей. Зачастую этих мальчиков похищают или выкупают у неимущих родителей, а затем превращают в сексуальных рабов. Это Шукур. Он был похищен в Кабуле военным командиром. Его привезли в другую провинцию, где сделали сексуальным рабом военного командира и его друзей. Когда эта история была опубликована в газете «Washington Post», мне начали угрожать расправой, и я был вынужден покинуть Афганистан, как и мои родители. Вместе с семьёй я вернулся в Кветту. Ситуация в Кветте сильно изменилась с тех пор, как я уехал в 2005 году. Будучи когда-то мирным пристанищем для хазарейцев, сейчас она превратилась в самый опасный город в Пакистане. Места обитания хазарейцев ограничены двумя небольшими районами, их изолировали от общества, образования и финансово. Это Надир. Я знаю его с детства. Он был ранен, когда его фургон попал в засаду террористов в Кветте. Позже он умер от полученных ранений. Около 1 600 хазарейцев были убиты при различных нападениях и около 3 000 были ранены, многие из которых остались инвалидами. Нападения на общины хазарейцев становились только хуже, поэтому не было удивительным то, что многие хотели бежать. После Афганистана, Ирана и Пакистана Австралия является домом для четвёртой по численности диаспоры хазарейцев в мире. Когда пришло время покинуть Пакистан, Австралия казалась очевидным выбором. Из-за нехватки средств только один из нас мог уехать, и было решено, что поеду я, в надежде на то, что, если я доберусь туда благополучно, я смогу начать работать и забрать к себе остальную часть семьи. Мы все знали, каковы были риски и каким ужасным будет это путешествие. Я встречал многих людей, потерявших близких в море. Решение оставить всё позади было отчаянным шагом, и оно никому не даётся легко. Если бы я мог просто полететь в Австралию, то это заняло бы у меня менее 24 часов. Но получить визу было просто невозможно. Мой путь был гораздо более долгим, гораздо более сложным и определённо более опасным: до Таиланда по воздуху, затем наземным и водным транспортом до Малайзии и Индонезии, платя контрабандистам на протяжении всего пути и проводя очень много времени, скрываясь в страхе быть пойманным. В Индонезии я присоединился к группе из 7 человек, искавших убежище. Мы все делили одну комнату в городке за пределами Джакарты под названием Богор. Проведя неделю в Богоре, трое из моих соседей отправились в опасный путь. Два дня спустя мы получили вести о том, что лодка потерпела крушение и затонула на пути к острову Рождества. Мы узнали, что трое наших соседей: Навруз, Джаффар и Шаббир были на этой лодке. Спасли только Джаффара. Шаббир и Навруз пропали без вести. Это заставило меня задуматься, поступаю ли я правильно. Я пришёл к выводу, что у меня не было иного выбора, кроме как продолжить путь. Несколько недель спустя нам позвонил контрабандист по перевозке людей и сообщил, что лодка для нашего морского путешествия готова. Ночью нас перевезли к главному судну на моторной лодке. Мы сели на старую рыбацкую лодку, которая и так уже была переполнена. Нас было 93, и все мы находились под палубой. Никому не разрешалось выходить наверх. Каждый из нас заплатил по 6 000 долларов за эту часть поездки. Первые день и ночь прошли нормально, но ко второй ночи погода изменилась. Волны бросали лодку во все стороны, и брусья скрипели. Люди под палубой плакали, молились, вспоминали своих любимых. Они кричали. Это был страшный момент. Это было похоже на конец света или на сцену из голливудского фильма, где показывают, как всё рушится и мир просто перестаёт существовать. С нами это происходило наяву. У нас не оставалось ни капли надежды. Наша лодка держалась на воде, словно спичечный коробок без какого-либо управления. Волны были гораздо выше лодки, и вода заливалась намного быстрее, чем электронасосы успевали её выкачивать. Мы все потеряли надежду. Мы думали, что это был конец. Мы наблюдали за своей собственной смертью, а я это документировал. Капитан сообщил, что нам не удастся добраться до места назначения и что нужно развернуть лодку обратно. Мы вышли на палубу и стали включать и выключать фонари, чтобы привлечь внимание любой проходящей мимо лодки. Мы пытались привлечь внимание, размахивая спасательными жилетами и свистя. В итоге мы доплыли до маленького острова. Лодка ударилась о скалы, я соскользнул в воду и разбил свою камеру со всем, что я cнял. Но к счастью, карта памяти осталась цела. На острове был густой лес. Мы разбились на несколько групп, споря о том, что делать дальше. Мы все были напуганы и сбиты с толку. Затем, проведя ночь на берегу, мы нашли пристань и кокосы. Мы привлекли внимание судна, шедшего из соседнего курорта, а затем нас быстро передали в руки индонезийской водной полиции. В центре временного размещения в Серанге сотрудник миграционной службы тайком провёл полный личный досмотр с раздеванием донага. Он забрал у нас сотовые телефоны, мои 300 долларов, нашу обувь, чтобы мы не смогли сбежать, но мы продолжали наблюдать за охранниками, следя за их движениями, и около 4 часов утра, когда они сидели вокруг костра, мы вытащили 2 стекла из окна, выходящего наружу, и выскользнули оттуда. Мы взобрались на дерево рядом с внешней стеной, покрытой сверху осколками стекла. Мы положили сверху подушку, обернули руки простынями, взобрались на стену и убежали оттуда босиком. Я был свободен — с неопределённым будущим и без денег. Всё, что у меня было, — это карта памяти с фотографиями и кадрами съёмки. Когда мой документальный фильм был показан на канале SBS Dateline, многие мои друзья узнали о моей ситуации и постарались мне помочь. Они не позволили мне плыть ни на одной другой лодке и рисковать своей жизнью. Я решил остаться в Индонезии и вести своё дело через УВКБ, но я очень боялся, что останусь в Индонезии на многие годы, ничем не занимаясь, без возможности работать, как и любой другой человек, ищущий политического убежища. Но в моём случае всё произошло немного иначе. Удача улыбнулась мне. Мои доверенные лица работали над ускорением рассмотрения моего дела в УВКБ, и меня переселили в Австралию в мае 2013 года. Не каждому беженцу везёт так, как повезло мне. Очень тяжело проживать жизнь с неясной судьбой в подвешенном состоянии. В Австралии проблема людей, ищущих политического убежища, настолько политизирована, что потеряла своё человеческое лицо. Таких беженцев обвиняют во всех грехах, а затем преподносят это народу. Я надеюсь, что моя история и истории других хазарейцев смогут пролить свет на то, что беженцы страдают в своих странах, и то, как они страдают, зачем они рискуют жизнями, чтобы добиться политического убежища? Спасибо. (Аплодисменты)