Моё имя Гарри Бейкер. Гарри Бейкер — это я. Если ты тоже Гарри Бейкер, то ты — тёзка моя. (Смех) Это было краткое вступительное слово. Да, я Гарри. Изучаю математику. Пишу стихи. Хотел начать с любовной лирики о простых числах. (Смех) Называется «59». Я хотел назвать это стихотворение «Просто любовь». Но именно из-за такой реакции передумал. (Смех) Итак, «59». 59 встаёт не с той ноги. Волосы набок — видно и дураку. Он размышляет почти минуту и понимает, что спал на боку. Ищет одежду, одевается, видит, что в зеркале отражается он сам, угловатый, немного небрежный. В окно глядит, его душа поёт: в доме напротив 60 живёт. 60 — красавица. Маникюр, наряды. Всегда мила и ей все рады. 60 идеальна, всегда пунктуальна. Она крута, просто нереальна. 59 назвал бы её любимый цветок. Он каждый день и час о ней лишь думать мог. Но понимал, она не будет с ним. Она жила через дорогу, но её мир был чужим. 60 его пленила своей округлой фигурой, а сама его считала очень странной натурой. (Смех) И вкусы их совпадали едва. Ему нравился «101 далматинец», она предпочитала «102». Он думал, это судьба — романтики это умеют — они есть друг у друга, значит, всё преодолеют. Но строгая мама ей свои взгляды навязала, о том, что разным не быть вместе, и 60 их разделяла. Иногда 59 считал себя идиотом: пытаться добиться ту, кого контролировал кто-то. Его мог бы утешить пример простой: вычесть 59 из 60 — значит остаться одной. Он, конечно, два месяца ею бредил, но через 61 день 61-ю встретил. Родители уехали, он потерял ключи. Однажды после школы зашёл в дом, свет включил, две неровных цифры на двери заметил. Почему он раньше этих соседей не встретил? 61 его впустила. Он никого не видел круче, она была как 60, но только лучше. (Смех) Её глаза ещё краше, а улыбка — мила. Угловата и небрежна она, как он, была. В её доме вещи лежат тут и там. И её мама тоже всегда рада гостям. Она такая, как он, и очень нравится ему. И он придётся ей по нраву, когда она узнает, что к чему. В этот раз всё по-другому, он не будет скромен. Набрался смелости и спросил её номер. «Я 61», — она сказала. «59», — ответил он. Сегодня мне всё понравилось очень. Может, до завтра? Заходи, короче. И она сказала: «Конечно». Ей нравилось то, что он не безупречен, и она согласилась на эту странную встречу. Он пришёл за минуту, но времени хватало. Это было неважно: она на минуту опоздала. И с того момента беседа не замолкала. Им нравился «Х-фактор». И это было фактом, что несмотря на различия, у них всё шло отлично. И к вечеру стало ясно как днём, им суждено было быть вдвоём. Однажды разговор зашёл о 60, 61 заметила его встревоженный взгляд. Он покраснел и обо всём ей рассказал. «Хорошо, что так вышло, ведь важен финал». 61 была умна и ревновать не стала, посмотрела в глаза и нежно сказала: «59 плюс 61, ты это учти, в два раза лучше шестидесяти». (Смех) В этот момет 59 до слёз был рад случаю, ведь его девушка была сáмою лучшею. Он рассказал ей о сути чисел простых, что для них не найти делителей любых, что своё сердце он хочет отдать ей одной. Она сказала, что чувствует, что в кино порой любовь лишь игра из взглядов и манер, а их простая любовь — всем пример. Спасибо. (Аплодисменты) Это было моё первое стихотворение, написанное для поэтического вечера, посвящённого простым числам, (Смех) который оказался тематическим конкурсом стихов. А я стал чемпионом этого конкурса, посвящённого простым числам, или, как мне нравится говорить, просто чемпионом. (Смех) Так я узнал о существовании поэтических слэмов. Для тех, кто не в курсе, что такое «слэм», — это формат, который появился в Америке лет 30 назад как способ заманить людей на поэтические мероприятия, просто добавив к названию слово «слэм». (Смех) Каждому участнику на выступление отводилось три минуты. Затем выбранные случайным образом зрители ставили оценки, и наконец баллы суммировались. По сути, стиралась граница между выступающим и зрителем, поощрялось установление контакта с аудиторией. Ещё там можно было победить, а если победишь в этой поэтической борьбе, то можешь называться чемпионом и воображать, что ты борец. В случае поражения можно сказать, что «поэзия — субъективная форма искусства, её нельзя оценить количественно». (Смех) Мне понравилось, и я стал участвовать в таких слэмах, и даже стал чемпионом Британии. Меня пригласили в Париж на поэтический Кубок мира. Это было невероятно. Участники приехали со всего света, и говорили они на своих языках. А судьями были пять никому неизвестных французов. (Смех) Каким-то чудом я победил, что само по себе великолепно. К тому же я смог путешествовать по миру. А ещё это значит, что стихотворение, которое я сейчас прочту, технически является самым лучшим стихотворением в мире. (Смех) Итак... (Аплодисменты) По мнению каких-то пяти французов. Итак, «Бумажные люди». Мне нравятся люди. Вот бы были бумажные люди. Они бы были белыми бумажными людьми. Может, белыми объёмными бумажными людьми. Бравыми белыми объёмными бумажными людьми. «Как бы закрепить бравых белых объёмных бумажных людей?» — спрóсите вы. Ну, лично я... Я, вероятно, прижал бы их крепко бравой белой бумажной скрепкой, но в запасе держал подходящие скотчи, клеи, липучки, чтобы скрепить людей ещё лучше. Под моим началом вознёсся бы ввысь бумажный метрополис. Хотя не хотел бы я иметь дело с бумажной политикой: бумажные политики, бумагомаратели, пустые обещания — такие не извиняются. Там был бы бумажный я, и был бы бумажный ты. Мы бы смотрели бумажное ТВ, платили б за него бумажными «лавэ». (Смех) Там даже рэперы б бумажными были, читали бы рэп о бумаге и пили. Там бы почтовые курьеры застряли в пробке на А4 ... (Смех) ... листе. Была бы там бумажная принцесса Кейт, но Пиппу бы предпочёл обыватель. И все бы дико боялись маньяка по прозвищу Джек Разрыватель, потому что пропаганда потакает предрассудкам, распространяет портреты красивых террористов сутками. Маленький бумажный я и маленький бумажный ты. В этом бумажном мире не обходится без бумажной беды. Там был бы напыщенный бумажный парламент, который вами интересоваться не станет. Они бы просто отмахнулись от протестов, например, против бумажных порезов. Мирные шествия будут смяты хло-пушкой. Полиция будет держать всех на мушке. Там будут бумажные деньги, а жадность не знает стыда. Бумажные свиньи-банкиры, воровать будут — просто беда — лишь бы раздуть свой счёт. Нужды бедных никто не учтёт. Плохая экономика — давай поэкономим-ка. Беды бедных внимания не удостоены, и деньги идут на большие войны, оригами-армии, бомбардировщики из бумаги. Разорвать бумажные цепи нам не хватает отваги. Но хуже всего, что не меняется ничего. Только во власти лица, и на кого нам положено злиться, чьи имена нам называют. Это имена людей, но об этом забывают. В итоге так и будет: всё дело в людях. Мне нравятся люди. И не важно, как тяжко бывает, люди больше всех вдохновляют. Пусть на бумаге не передать, как удаётся со всем совладать, но на дне ящика Пандоры ещё есть надежда, и я верю в людей не меньше, чем прежде. В таких людей, как мои бабушка и дедушка, которые со дня моего рождения каждое утро находят время помолиться обо мне. Уже 7892 дня подряд они за меня молитвы говорят. Это поразительно. В таких, как моя тётя, что руководит тюремным театром. В людей, умеющих прощать. В гонимых палестинцев. В тех, что помогут и спасут, не требуя взамен гостинцев. Видите, люди могут быть сильными. И если сильные мира сего притворяются жертвами, мы не должны становиться жертвами системы. В бумажном мире такие же схемы. Там маленький бумажный я и маленький бумажный ты. В этом бумажном мире не обходится без бумажной беды. И если рухнет весь мир, мы живы будем, ведь мы — люди. Спасибо. (Аплодисменты) Большое спасибо. Я успею прочитать ещё одно. Для меня поэзия — это идеальное пространство для идей без границ. Когда я начинал, меня вдохновляли люди с необычными историями, и я, 18-летний, думал, что моя безоблачная жизнь была слишком нормальной. Но я мог создавать миры, в которых рассказывал бы о своём опыте, мечтах и убеждениях. То, что сегодня я здесь, перед вами, — просто чудо. Спасибо, что пришли. Если бы вы не пришли, то всё было бы, как вчера на репетиции. (Смех) А так намного веселее. Итак, это стихотворение «Солнечный мальчик». Спасибо, что слушаете. Старое Солнце сыном гордился, ярче светил, когда тот веселился. И дело было не в сына заслугах, а в его солнечном расположении духа. Но иногда он хотел потухнуть, и то не его вина. Знаете, у любого светила бывают трудные времена. И нужен светоч ярче, чтобы рассеять тьму. С самого его рождения в скоплении звёзд о его обычности не стоял вопрос. У него был особый ореол, Мидас с ним и в сравненье не шёл: он делал бронзовым всё вокруг. Но для кого-то и Солнце не друг. Как в случае с Иосифом и братьями, особенного осыпали проклятьями. Он просто светил, в других — вспыхивала зависть. Например, в людях Тени. Они не любили Солнце, нет: он на их тёмные дела проливал свет. Он дорогу к теням мог освещать, и они замыслили его убрать. Сначала смеялись над его веснушками, над его мечтами. Слова были пушками. Цель была одна — сказать ему, что он не крут, что в кругу других детей он не найдёт приют. Ему говорили, не витать в облаках, спуститься на землю. Он — никто, он — прах. Ему не светило пойти в университет. Если у него и будет степень, то ожога от тех, кто подошёл слишком близко. Ему говорили, он ярок ужасно и смотреть ему в глаза просто опасно. Его ум затуманился, дождём заплакало Солнце, и покрылось тучами небо. Солнечный мальчик был сама теплота, но душа была огнём объята от всех слов и проклятий людей-теней, которые били сильней и сильней. Его сердце ожесточилось, искры померкли сами. Каждая новая грубость гасила его пламя. Он думал, что будь он другим, то скорей бы понравился им. А они уже переключились на Молнию, называли её неудачницей полною. Он не мог их слова ни понять, ни принять, но заставил себя меньше сиять. В первый раз. Впал в состояние одинокой звезды, как штат Техас. Его словно ударили в солнечное сплетение, но именно тогда в его поле зрения появилась Мисс Солнечный Свет, она пела о том, что слабых нет, о том, что не нужно сходить с пути и терять себя, чтобы друзей найти, о том, что можно светить всегда, ведь каждый — звезда . Она была горячая штучка, из тех, кого увидишь и всё забудешь. Но её никогда бы он не забыл, её образ на сердце выжжен был. Она была не от мира сего и принимала его. Своим присутствием она отгоняла тьму, мир больше не казался мрачным ему. С ней он опять не боялся мечтать, когда она была рядом, он начинал сиять. Его глаза принимали сияющий вид. Её улыбка стирала шрамы от обид. Они друг друга называли «солнышко» и «суперзвезда». Скоро от былых страданий не осталось и следа. Она одна из септильона, о ней он думал восхищённо. Она могла бы теплокровной сделать безусловно любую рептилию хоть в Чили, хоть в Бразилии. Она убедила Мальчика-Солнце в его всесилии. Она говорила: «Всего мира тьме не погасить свечу, что горит в окне. Как может кто-то твой свет потушить, если сам не захочешь его приглушить, лишь бы их одобрение заслужить?» Если глаза — зеркало души, она одёрнула шторы, впустила солнечный свет. Во вселенной обмана другой такой пары нет. Что бы ни говорили в прогнозе погоды, их минуют любые невзгоды. Пусть ночь сменит день, не накроет их тень, ведь само Солнце светит даже в облачный день. Солнечный мальчик был сама теплота, но душа была огнём объята. То пламя меж звёзд для него развела девушка, которая в него поверила. Большое спасибо. (Аплодисменты)