Когда мне было 11 или 12,

я открыла, что для меня значит бег.

И дело не в физическом аспекте, 
и не в том, как он влияет на наше тело

или на сердечно-сосудистую систему.

Бег дал мне убежище и уединение,

место, в котором я нашла 
божественный свет.

Я обрела ясность, и всё ещё нахожу её.

Когда мне было 15, произошло ещё кое-что.

У меня длинная родословная,

если бы здесь была большая
карта моей семьи,

вы бы увидели много очень 
худых, стройных людей.

Также вы увидели бы много
любителей выпить.

И в 15 лет я впервые попробовала алкоголь.

Это случилось в доме моей подруги Бет,
и после нескольких бокалов

я позвонила парню по имени Робби.

Он учился в варварской
государственной школе,

и я сказала Робби, что люблю его.

(Смех)

А Робби понятия не имел, кто я такая.

(Смех)

Но к концу нашего разговора он узнал,
кто я такая,

как и все его приятели.

В этом было что-то невероятно 
значительное.

Это похоже на культурные установки,
говорящие:

«Быстрые результаты и быстрые способы
почувствовать себя хорошо срабатывают».

Но в то время я не понимала,
что это было частью плана,

это было частью лжи,
способом затуманить

удивительный дух — мой, и ваш,
и всех нас.

Итак, оба этих мира начали 
наращивать обороты.

Шаг за шагом, когда я начала бегать лучше,
во мне проснулся дух соревновательности,

потому что ты не можешь бегать просто так,
для бега нужна какая-то причина.

Тебе нужна конкуренция,
тебе нужны достижения.

Ты не можешь бегать просто так.

Так же было и с алкоголизмом,

тёмными ночами,
в по-настоящему тёмных местах.

Так что 6 июля 1993 года,
когда мне было 32, я достигла дна.

Бег потерял свою ценность,

я не могла найти в нём 
уединения или убежища,

я не могла найти этого нигде.

Я позвонила своей старшей сестре Эмили
и сказала, что у меня есть два варианта.

Либо я перееду в Калифорнию,
прибегнув к «географическому исцелению»,

или совершу самоубийство.

И я спросила свою сестру Эмили:

«Что мне выбрать?»

Она помолчала,

а потом дала мне самый лучший совет 
из всех, что я когда-либо получала,

я слышала его и раньше,
но он и вправду сработал.

Она сказала: «Молли, и это тоже пройдёт».

Я повесила трубку, упала на бок

и уснула.

На следующий день, 7 июля 1993 года,

я позвонила на работу
и сказала, что больна,

и решила пойти на пробежку.

Вдали собиралась сильная гроза:

тяжёлые облака, электричество, молнии,
насыщенный ионами воздух.

Я одевалась на пробежку и помню,
как думала:

«Это слишком опасно. Не ходи, не ходи!»

И среди всего этого шума,
всех «следует» и «должна»,

и «ты недостаточно хороша, или симпатична,
или стройна,

или что угодно»

был один тихий голос.

И этот голос сказал: 
«Если тебе нужно идти, иди».

Я помню, как спускалась по ступенькам,

и через 8 км, превратившихся в итоге
10-километровый забег,

что-то произошло.

Мне трудно передать это словами.

Но что-то произошло,

когда пот выходил из моих пор

и стекал по груди и спине,

и я чувствовала вес
своего хвостика на голове.

Был момент,

на пересечении улицы Кеннелворт
и Восточного бульвара,

когда я вообще ничего не чувствовала.

Как будто ничего не происходило, не было 
никаких «следует», не было «должна»,

не было ничего.

Так, словно я была невидима,
но в самом прекрасном смысле.

Всё прошлое исчезло,

больше не было ничего, чем я должна была
быть, — так что я просто была.

Я разрыдалась и пошла домой.

Я знала, что после того, что пережила,

я не могла вернуться,

я не могла вернуться к той жизни,
которой жила до этого.

Что-то изменилось, и я не смогла бы
точно выразить, что это было,

но я знала, что что-то изменилось,
и я не знала, что делать.

Так что я просто перестала об этом думать
на какое-то время.

А потом я вышла замуж,
у меня появился ребёнок,

и когда я родила сына,

я словно ощутила, что причина, 
по которой я здесь,

открывается мне в те тихие времена,
когда я нянчусь с ним.

Я захотела создать программу
Girls on the Run,

помогать девочкам почувствовать,
что они могут быть самими собой,

неважно, какова их культура,
неважно, из какой они среды,

неважно, как они это видят,

они в безопасности, они красивые,
они такие, какие есть.

Так что я составила учебный план

и пошла в школу, где я подрабатывала.

Я никогда не забуду встречу
с координатором внеклассных занятий.

Я сказала: «Итак, я хочу создать программу
Girls on the Run».

На что — а он всё ещё остаётся моим
хорошим другом — он ответил:

«О, звучит мило».

(Смех)

Я помню, как подумала: «Мило?!

Это будет совершенно новый уровень,
полное изменение того,

как девочки и женщины воспринимают себя!

Мы уничтожим сексизм
и избавимся от объективизации женщин

по всему миру!»

У меня действительно были такие мысли,

и хотя тогда я не могла этого сказать,
я с удовольствием говорю это сейчас.

(Смех)

Но тогда я не могла этого сказать,
как быть в такой ситуации?

Вернуться в привычный безопасный режим,

так что, вероятно, я сказала что-то вроде:

«Да, это мило. Можем мы это сделать?»

(Смех)

Он сказал «да».

Так что в следующем месяце пришли
13 девочек.

И я скажу вам, что если вы вообще
когда-либо задавались вопросом,

что вам теперь делать 
и чем всё это должно закончиться,

я чувствовала себя именно так,
когда пришли те девочки.

Я чувствовала себя именно так.

И если вы когда-нибудь задумывались,
что вам нужно делать,

если вы чувствуете себя вот так,

вам, скорее всего, нужно этим заниматься.

Так что с тех пор программа
начала развиваться,

13 маленьких девочек привели
ещё 13 маленьких девочек,

потом их было уже 26, затем 75,

и для меня совершенно удивительно 
осознавать, что многие из нас —

неважно, в 10 или 70 лет,
мужчины или женщины,

старые или молодые, с доминирующим левым
или правым полушарием —

мы просто хотим знать, что нас любят.

Сейчас программа проводится 
в 174 городах Северной Америки.

И было...

(Аплодисменты)

В прошлом году число девочек,

участвующих в программе,
достигло отметки в четверть миллиона.

Сейчас я чувствую, что готова расширить
программу на другие страны,

и около 40 из них выразили интерес,

я пока ещё не уверена, как это сделать
с точки зрения бизнеса.

Но я хочу поделиться с вами историей
одной очень необычной девочки,

просто чтобы вы задумались.

Её звали Шакира.

Я вела группу маленьких девочек,

это было несколько лет назад, в группе 
мы ограничивали численность до 15 человек.

В то время у меня было 14 девочек,
и мы начали день с упражнения,

в котором нужно назвать своё имя
и описывающее тебя прилагательное.

Я начинаю всегда с «удивительной Молли»,
и мы двигаемся по кругу,

и мы дошли по кругу до одной девочки,

которая просто покачала головой
и опустила глаза.

И одна из девочек сказала: «Это просто
Шакира, она никогда не говорит».

Я сказала: «Хорошо, девочка,
я рада видеть тебя здесь.

Ты только продолжай программу,
не останавливайся».

Так что она пришла на следующее занятие
и не говорила,

пришла на третий урок и не говорила,

пришла на четвёртый урок и не говорила.

Я пошла к школьному психологу
и сказала: «Не могли бы вы мне помочь?

Я не знаю, как достучаться
до этой девочки».

И она сказала мне: «Что ж, Молли...

Если ты внимательно посмотришь
на её икры и бёдра,

ты увидишь шрамы от сигаретных ожогов».

Эту маленькую девочку надолго
запирали в шкафах.

Так что ей приходилось носить 
солнцезащитные очки.

И в тот момент я осознала,
что на самом деле мне повезло,

что она появилась в моей жизни.

По истечении 12-недельного курса

я стала замечать признаки развития,

как будто пробудился свет,
затухший было в этом ребёнке,

и история, которую ей твердили
на протяжении всех 9 лет её жизни:

«Ты бесполезна, ты недостаточно умна»

или «Ты этого недостойна», 
«У тебя нет права голоса»,

начала распутываться и исчезать.

В конце программы

она принимала в ней участие,
но всё ещё не говорила.

Так что в самый последний день программы
я собрала девочек в круг и сказала:

«Итак, леди, давайте опишем
наш опыт одним словом»,

в надежде, что хотя бы в этот день
я услышу что-нибудь от неё.

Первая девочка сказала: «Фантастика!»

Кто-то сказал: «Невероятно!»

Я помню, как 8-летняя девочка сказала:
«Cуперархиэкстраультрамегаграндиозно!» —

ведь когда тебе 8,

это самое длинное известное тебе
английское слово. [Из «Мэри Поппинс»]

А затем я повернулась к Шакире, 
она посмотрела вокруг,

а потом покачала головой 
и опустила глаза.

На следующий день у нас был банкет, 
на котором все дети собрались вместе,

мы праздновали и чествовали их
за то, что они были с нами 12 недель.

Я вызывала каждую девочку, 
вызвала и Шакиру,

мы раздавали забавные награды,
например «Вспотевшая богиня»

или «Раскрасневшаяся от бега».

Я вызвала Шакиру,
все 14 или 13 её сокурсниц стояли позади,

и я вызвала её.

И я сказала: «Итак, девочка, я даю тебе
награду «Великий оратор»

за твоё общение,
за маленькую искорку в твоих глазах,

ты общаешься с миром способами,
гораздо более глубокими, чем взрослые».

И эта маленькая девочка вынула 
из кармана открытку

и протянула её мне.

И я прочитала её.

И я скажу вам, что в комнате, 
наполненной 60 людьми,

я почувствовала великое уединение 
и связь со своим внутренним светом,

совсем как на пробежке 7 июля,

и я протянула открытку ей,

спросив: «Ты прочтёшь это мне?»

И 9-летняя девочка взяла открытку

и начала дрожать, и дрожала,
как дрожит очень худой человек,

который очень долго не ел.

А потом прочла её вслух.

И она сказала: «Дорогая Молли,
слово, которое я хотела сказать

в последний день программы
Girls on the Run, — это любовь.

Твоя подруга Шакира».

Так что я хочу спросить вас,
спросить очень серьёзно,

что вы хотите сказать?

Чем вы оправдываете себя,

удерживаясь от того, чтобы сказать то,
что вы хотите сказать миру?

И если Шакира смогла это сделать,
вы тоже можете.

И если для этого нужны яркие красные 
туфли, пойдите и купите их себе.

(Смех)

Это всё.

(Аплодисменты)